Известная Шурка Шапкина

Губер Борис Андреевич Известная Шурка Шапкина

БОРИС ГУБЕР

Известная Шурка Шапкина

Источник текста: Перевальцы. Федерация. 1930.

I

Чубарову, заведующему совхозом Тешелово, исполнилось двадцать семь лет, но он был застенчив, как ребенок, легко краснел и в минуты смущения мучительно заикался, с трудом преодолевая каждое слово. Особенно робел он перед женщинами и даже с совхозскими работницами, которых видел каждый день, не мог говорить спокойно.

С той странной девушкой, что так неожиданно вошла в его жизнь, он встретился впервые зимой, на открытии уездного Дома Крестьянина. Познакомил их председатель берновского вика Терентьев, огромный, пышно-бородатый и всем обличием своим похожий на соборного протодьякона.

Было это перед самым началом торжественного заседания. Длинный коридор, украшенный гирляндами из еловых ветвей, уже опустел. Только мутно-лиловый остывший дым, да запахи овчин и дегтя напоминали о мужиках, минуту назад толпившихся и куривших здесь. Чубаров одиноко сидел на широком свежеокрашенном подоконнике. Давно уже докурил он свою папиросу, но все не решался встать, войти в переполненный народом зал и, томясь, продолжал смотреть сквозь окно на улицу - там, за двойными рамами, крупными мелькающими хлопьями вился по ветру снег.

Рокочущий бас Терентьева неожиданно раздался за его спиной.

- Здорово, друг, - проревел Терентьев громко, будто многолетие провозглашал, и опустил на плечо Чубарова свою лапу, такую большую, что на ней, казалось, можно было бы сажать в печку хлебы.

Чубаров сердито оглянулся.

- Эдак ты и убить можешь, - сказал он, краснея, отчего белокурая его борода стала светлее щек.

- Ничего, агроном, выдержишь, - ответил председатель и продолжал, насмешливо подмигнув веселым серым глазом. - Вот, знакомься-ка с барышней.

Он в бок кивнул головой. Чубаров посмотрел и только сейчас заметил его спутницу. Она, и без того невысокого роста, рядом с председателем казалась совсем подростком - голова ее, повязанная красным платочком, не доходила Терентьеву даже до груди.

- Известная Шурка Шапкина, - сказала она звонким, мальчишеским голосом, протягивая Чубарову руку и глядя на него с едва заметной улыбкой.

Чубаров мгновенно из красного стал багровым. Не зная, что делать, он соскочил с подоконника, схватил ее холодную ладошку и, от смущения удерживая ладошку эту в своей руке, с трудом выговорил:

- П-почему же соб-б-бственно известная?

- Почему? - она засмеялась, в смехе сощуривая влажно-блестящие глаза и морща нос: - почему?.. А так уж вышло.

Она высвободила свою руку и, тряхнув головой, чтобы сбросить с косынки налипший, сырой снег, предложила ему:

- Пойдемте?

Чубаров ничего не ответил - он не в силах был произнести ни слова и только исподлобья смотрел ей в лицо. И, пожав плечами, она кивнула ему головой - уводя за собой добродушно-покорного протодьякона, пошла по коридору, невысокая, ладная, в новой куртке из оранжевых овчин и короткой зеленой юбке, открывающей ноги почти до колен.

Щеки Чубарова медленно бледнели под бородой. В глазах его в одно пестрое пятно слилось оранжевое, зеленое и красное. Слушая, как постукивают по полу удаляющиеся каблуки, он вспомнил снег на ее косынке. "Как это ей не холодно?" - подумал он - и, покачивая головой, повторил про себя:

- Известная Шурка Шапкина... Ну-ну!

Говорить с ней ему больше не пришлось. Только издали, урывками, видел он ее, да когда она выступала с приветствием от берновского волкома, слышал звонкий мальчишеский голос.

II

В совхозе жизнь Чубарова пошла по-старому. Как и прежде, он рано вставал и, напившись молока, выходил во двор в синие предрассветные сумерки.

Еще заметными бывали в зеленом небе последние бледные звезды. Но усадьба уже просыпалась - повсюду краснели, как угольки на ветру, освещенные изнутри окна. Бороздя валенками мягкий напавший за ночь снег, Чубаров шел на скотный. Там, в коричневой темноте, тусклым пятном мерещился фонарь, а окна, высоко приподнятые под самый накатник, синели четкими четырехугольниками. Коровы звенели цепными арканами, звякали ведра. Скотники задавали корм, и от сена чудесно, по-летнему пахло скошенным лугом... И, дождавшись, пока кончат дойку, взвесив на старых лживых весах переполненный молоком ушат, Чубаров уходил в людскую, - в людской уже дожидались наряда рабочие.

Чубаров распределял их по работам, кого посылал возить навоз, кого - пилить дрова в березовой роще. Из конюшни выводили лохматых, плюшевых лошадей, запрягали их в розвальни, испачканные примерзшим навозом. Девки гуськом тянулись по тропочке к подвалу, перебирать загнившую картошку... Недавние сумерки сменялись желтоватым утром. Начинался новый хлопотливый день.