- Ну разве так можно? - с упреком сказала она, - вставайте скорее.
Чубаров вскочил на ноги.
- П-пу-пустяки, - ответил он, исподлобья взглядывая ей в глаза, - ерун-да...
Взмокшее платье висело на нем многопудовым грузом, связывало каждое движение. Истекая водой, он сделал несколько шагов и почувствовал, что голова его становится легкой, как-то необыкновенно приятно пустеет. С трудом двигая застывшими, деревянными пальцами, он, обрывая крючки, скинул с себя шубу и слабо махнул рукой, отвечая на ее безмолвное удивление:
- Чорт с ней... скорее... на берег.
Ему казалось, что он помогает ей итти... Запомнилось, что они вместе, держась друг за друга, в брод выбрались на твердую, неподвижную землю... И тут голова Чубарова совсем опустела, пустая черная тьма надвинулась на него со всех сторон, и звонкий мальчишеский голос зазвучал в этой темноте, выговаривая какие-то непонятные слова...
Пришел он в себя только вечером. Знакомая, нескладная комната была слабо освещена лампой. Он лежал в постели, а над изголовьем его склонилась она.
- Шурка Шапкину, - лукаво сказал он, пытаясь оторвать от раскаленной подушки тяжелую голову и улыбнуться: - но все-таки почему же известная?
Не расслышав ее ответа, он закрыл глаза и, засыпая, продолжал ощущать ее присутствие, успокоенный и счастливый.