Извини, меня ждут…

Мы так хохотали, что вскоре вся компания собралась за нашими спинами и альбомы переходили из рук в руки. Алиса все скрупулезно сохранила, аккуратно разложила, даже фото, которые я отдала ей за ненадобностью. Когда-то я провела в своей квартире полную чистку и предложила ей забрать снимки, а иначе я их выброшу. Я вспомнила об этом и не поняла, как мне пришла в голову такая дикая мысль! Что уж говорить о девчонке, которую я вновь узнавала на этих фотографиях: вечная улыбка, всегдашние шутки, неизменная готовность валять дурака, веселиться, ничего не принимать всерьез. Да, конечно, я узнавала свое лицо – хоть и более округлое, чем сейчас, – но не могла поверить, что это я.

– Эти каникулы были просто улетными! – воскликнул Седрик.

Он протянул нам с Марком альбом, и на нас снова напал безумный смех.

Когда была сделана эта фотография, мы еще не знали, что в последний раз отдыхаем вместе. Мы решили сложить свои сбережения и всей компанией рвануть в Грецию. Двухлетнюю Эмму мы тоже прихватили. Марк и я оказались самыми беспечными: покупая билеты в последнюю минуту, мы не сумели взять их на тот рейс, которым летели остальные. К тому же я полагала, что за какой-нибудь час мы легко доберемся из афинского аэропорта в порт Пирей, но вскоре выяснилось, что это у нас не получится. Мы заблудились, перепутали автобусы, и нам пришлось сесть на паром, который прибывал на остров Аморгос около пяти утра. Ночь была настоящим мучением, из-за морской болезни мы не сомкнули глаз. Высадившись на берег, мы не стали устанавливать палатки, а устроились прямо на песке. Когда друзья отыскали нас, мы спали, положив головы друг на друга, а рюкзаки наши валялись где-то в стороне. Они запечатлели момент, сохранив его для потомства, и оставили нас жариться на солнце.

Это воспоминание вызвало у Марка смех. Вскоре, однако, Марка на снимках не стало. Я обратила внимание, что он сильно волнуется, но при этом ему хочется узнать обо всем, вплоть до мельчайших деталей. Я продолжила рассматривать фото вместе с ним – я тоже была взволнована, но по другой причине. От года к году я удалялась от объектива, на первом плане меня больше не было. Когда мне удавалось рассмотреть свое лицо, я читала на нем печаль, и она становилась все глубже, а мой взгляд все более ускользающим, на всех снимках я будто была где-то далеко. И постепенно вообще исчезла с фотографий. Некоторые из событий, увековеченных на глянцевой бумаге, мне были неизвестны. А где была в это время я? Что произошло?

– Ты должна будешь мне объяснить, – шепнул Марк. – Получается, испарился не только я.

– Это правда, – в тон ему ответила я.

Зачем искать оправдания, их у меня нет. Я оторвалась от альбома и посмотрела на него.

– Но теперь все уже позади, – уверенно произнес он.

– Ты прав.

Однако в глубине души я была в этом не совсем уверена.

– Ну что, снимемся? – прервала наш диалог Алиса, которая встала с фотоаппаратом в руках.

Мы придвинулись друг к другу, улыбаясь, гримасничая, подмигивая, смеясь. Это мгновение было прекрасным, но что от него останется, когда мы вернемся в Париж? Сохранится ли у меня в душе хоть что-то или совсем ничего, как случилось со всеми воспоминаниями, от которых я избавилась за последние годы?

Спокойно и неспешно прошла вторая неделя, я менялась, все меньше походила на себя. Яэль из агентства удалялась, терялась в тумане. Я больше не повторяла свой подвиг – не спала двенадцать часов подряд, однако легко засыпала каждый вечер и вставала далеко не первая. Пару раз я подремала на шезлонге днем после обеда, когда у бассейна царила тишина. Я искренне наслаждалась этим безалаберным существованием. Усталость с каждым днем понемногу улетучивалась. Мой желудок больше не протестовал и не отказывался от еды, и аппетит нормализовался, я ела даже острые колбаски и домашние бургеры, уже не ограничиваясь салатами. И получала от еды удовольствие, что меня удивляло. Теперь я с энтузиазмом участвовала в приготовлении обедов и ужинов, проводила много времени с детьми в воде или за настольными играми. Мои запасы лака для ногтей стремительно таяли: я с удовольствием шла на поводу у Эммы и Леа, которым ежедневно требовалось испробовать новый цвет, что, правда, не приводило в восторг их матерей. Мужчины регулярно сталкивали меня в бассейн, и это меня больше не раздражало. Подозреваю даже, что иногда я их провоцировала, тоже толкая кого-то из них. Я пару раз обгорела, но постепенно мой загар стал темнеть – я унаследовала смуглую кожу отца, а не мамину молочно-белую, как это обычно бывает у рыжих.