Извините, что мне не жаль

– Групповая динамика – вообще странная вещь. Как раз в такое время, когда все на эмоциях и с высокими ожиданиями, люди поступают в самой несвойственной себе манере. Это как семейные скандалы на Рождество, правильно? Тетушка Сьюзен переборщила с «Бэйли’с» и решила высказать тетушке Дебби все, что думает о ее новом диване. Дебби отвечает, что Сьюзен никогда не умела готовить индейку, а та говорит, что дети Дебби вообще избалованные говнюки – все в мать. А потом вступают их вторые половинки, в ход идут кулаки, соседи зовут копов, и все клянутся, что никогда больше не встретятся. А на следующий год все снова в сборе и в том же составе, и все повторяется. Или это только в моей семье так?

Я снова засмеялась, в этот раз по-настоящему.

– Да нет, мои тоже такие. Во всяком случае, когда я в последний раз была дома на Рождество.

Мне хотелось объяснить, что после того, как в нашей жизни появился Джим, мамин дом перестал быть моим домом и она сама перестала казаться мне моей мамой, растворившись в том, что для нее, видимо, было новой семьей. Но я не стала и вместо этого сказала:

– В том году мы с Генри и Мэдди остались дома с друзьями. Она говорила, что мы – ее городская семья. Скорее всего, в этом году так уже не будет.

На меня снова накатила волна обиды и несправедливости из-за всего этого. На этот раз я не смогла сдержаться и расплакалась навзрыд – весь макияж размылся, и платочка было уже недостаточно.

– Шарлотта, – сказал Майлз, – давай уйдем отсюда.

Он приобнял меня за плечо и помог встать. На выходе из бара он сказал что-то одному из назойливых официантов, и мы зашли в лифт.

– Я живу в одной из башен, – сказал он, – вид потрясающий. Увидишь, когда перестанешь плакать, он никуда не денется.

Двери лифта раскрылись, и он провел меня по коридору с таким же каменным полом, восточными коврами и цветами в горшках, и вверх по каменной винтовой лестнице.

– Секунду, – он вынул из кармана пластиковую карточку и открыл дверь, – заходи. Ванная прямо здесь.

– Спасибо, – пробормотала я, закрылась в ванной и принялась рассматривать свое красное, опухшее лицо. Я обдала глаза холодной водой, но это не помогло, и высморкалась настолько тихо, насколько могла, но тоже недостаточно. Я решила, что пытаться восстановить макияж не имеет никакого смысла, все равно я могу расплакаться в любую секунду, особенно если он продолжит быть со мной таким добрым.

Когда я вышла, он сидел на шезлонге у окна. На столике стояла бутылка игристого, которую, скорее всего, принес официант, и полные бокалы.

– Теперь, – сказал он, – иди сюда, посмотри на вид из окна, поговори со мной, выпей и поплачь, если хочешь.

Я сделала все это, правда в другой последовательности, и где-то через час перестала плакать, да и бутылку мы тоже допили.

Я снова проверила сообщения в телефоне – пусто.

Потом я сказала:

– Не знаю, что делать. Даже не знаю, где они. Я не могу вернуться в квартиру и сидеть там в одиночестве, пока они не придут откуда бы то ни было.

От одной мысли о таком унижении мне снова захотелось заплакать, но я сдержалась. Хватит.

– Да, – согласился он, – понимаю, почему ты не хочешь так делать. Может, снова попробуешь кому-нибудь из них позвонить? С моего телефона или из отеля, если думаешь, что на твой номер они не ответят.

Я снова просмотрела сообщения. Мэдди прочитала то, которое я отправила ей утром, в панике после того, как увидела, что по ошибке послала его Майлзу: она прочитала его уже больше двух часов назад.

– Нет. Если она не хочет со мной разговаривать, то и не станет, с какого бы телефона я ни звонила.

Майлз кивнул и ничего не сказал.

– Всегда можно просто вернуться в Лондон, – сказала я, – есть рейс на сегодняшний вечер.

– Или, – сказал Майлз, – мы можем пойти к тебе, забрать твои вещи, и ты останешься здесь, у меня. Не обещаю, что буду танцевать с тобой вокруг сумки под песню «All the Single Ladies», но свожу тебя на ужин. А спать могу на полу, как скажешь.

– Из-за жены?

– Шарлотта, – сказал он ласково, – у меня с ней все кончено.

Я сказала:

– Ладно. То есть да, давай.

Так мы и сделали. Вернулись в квартиру, Майлз держал меня за руку. Я остановилась у двери и прислушалась, но ничего не услышала.

– Хорошо, – сказал он, – ты справишься.

Но дома никого не было. На столе все еще лежали остатки завтрака – значит, они не возвращались и могут прийти в любую минуту.

Я за рекордное время собрала свою сумку и оставила под кофейником записку: «Не могу больше оставаться. Надеюсь, скоро поговорим и все станет лучше. Удачи, Ш.»

А потом мы с Майлзом вышли на улицу, залитую полуденным солнцем, и я почувствовала, будто с меня спало тяжелое бремя, – а может, это потому, что он настоял, что понесет мой чемодан.