Извините, что мне не жаль

Значит, он знает, кто ему нужен, потому что понимает, что я – не она, иначе бы спросил: «Вы случайно не Саския такая-то?». Или постучал бы в дверь и обратился к первому, кто бы ему открыл – наверное, это была бы Тэнси, не помню, чтобы Адам за все время жизни здесь хоть раз бы вышел из комнаты и открыл дверь. Он сказал бы: «Доставка для Саскии такой-то», а Тэнси бы ответила: «Извините, но вы ошиблись адресом. Саския здесь не живет». Значит, он не стучался в дверь и уж точно не был курьером. У него был чопорный акцент – не ученика престижной школы, как у Пирса, но и точно не жителя восточного Лондона или выходца из Восточной Европы, как у большинства курьеров, которые доставляли нам посылки.

– Саския здесь не живет, – ответила я после долгого мысленного анализа, – вы не по тому адресу.

Кажется, он смотрел на меня целую вечность. Я ждала, что он извинится и уйдет, и тогда я смогу войти в дом, потому что делать это, пока он стоит рядом и наблюдает, мне не хотелось. Я больше не чувствовала себя усталой и была насторожена – еще не напугана, но настолько взволнована, что уже слышала свое сердцебиение.

И вдруг он всучил мне розы и сказал:

– Передайте, когда ее увидите. Скажите, что от Трэвиса.

Я инстинктивно потянулась за букетом, но вдруг замешкалась, в шоке от его имени, и не смогла нормально все удержать. Целлофановая бумага была скользкой от дождя, как и телефон – я попыталась удержать в руках зонт, но в итоге уронила все.

Он не остановился, чтобы помочь. И когда я собрала все с тротуара, был уже далеко впереди, спеша по пути к метро.

Пытаясь снова все это не уронить, мокрыми и неуклюжими от холода руками я все же вставила ключ в дверь.

Тэнси стояла в коридоре, у радиатора, где мы держали ключи и письма. На этом месте всегда образовывалась горка рекламок пиццы и писем «Ко вниманию домовладельца»: мы знали, что это от агентов по недвижимости и что до владельцев они не дошли, но тем не менее письма казались нам слишком официальными, чтобы их выбрасывать. Тэнси тоже держала в руках телефон и выглядела встревоженной, ее глаза были широко открыты. Я увидела, что она выглянула на пустую улицу мне через плечо и кажется, только тогда успокоилась.

– Боже, Шарлотта, да ты вся промокла! Бедняжка, – сказала она, – ужасная погода. Но смотри, какие у тебя красивые цветы! От кого?

– Я бы не отказалась от чашки чая. А ты? – ответила я.

– На самом деле я просто…

Я подождала, но она добавила:

– Ладно, давай.

Мы пошли на кухню, и я бросила все на стол, сняла мокрое пальто, повесила его на спинку стула и поставила чайник.

– Это для кого-то по имени Саския, – сказала я.

У Тэнси перехватило дыхание, но на лице появилось лишь слабое любопытство:

– Это кто-то, кто жил здесь раньше?

– Мы с Мэдди жили здесь три года до их с Генри переезда. Я не помню, как звали девушек, которые жили здесь до нас, но уверена, что если бы кого-то звали Саския, я бы запомнила.

– Необычное имя, – пробормотала Тэнси.

Она отвернулась, чтобы взять из шкафчика чай и чашки. Я заметила, что у нее дрожат руки, а потом она уронила чашку и раздался грохот.

– Черт, – сказала она со смехом, дрожащим, как ее руки, – слава богу за икеевское качество: и вправду неразрушимое.

– Мужчина, который принес эти цветы, сказал, что они от Трэвиса. Тоже необычное имя, – продолжила я.

– Не говори, – ответила Тэнси, – папа когда-то читал старые детективные книжки о Трэвисе Макги, который жил на лодке во Флориде. Тогда это имя казалось мне классным.

– А сейчас уже нет?

Тэнси ответила:

– Шарлотта, уже поздно. Я, наверное, заварю чай и пойду в постель.

Я посмотрела на нее. Ее лицо казалось спокойным, но глаза были по-прежнему широко открыты, и она осматривалась по сторонам, будто хотела убежать, но не знала куда.

– Слушай, Тэнси, – начала я, – когда ты переехала, ты дала мне точно такой же букет. Ты, наверное, забыла забрать открытку. Цветы были от Трэвиса. Я знаю, что ты знаешь, кто это. Если ты боишься, просто скажи мне, и мы что-нибудь придумаем.

– Я не боюсь. Уж точно не его.

Я подождала, и тогда, будто потеряв способность к сопротивлению, она села на один из стульев, обхватила руками кружку с чаем, как будто замерзла, и рассказала мне правду.

Глава 18