Извините, что мне не жаль

– А я скоро стану твоей невесткой, – сказала Мэдди, – родная кровь, так сказать. Так что хватит портить мне свадьбу и унижать моих друзей. Если бы мне и захотелось уволить одну из своих подружек невесты – что, должна признать, мне очень хочется сделать, – то это уж точно была бы не Шарлотта.

– Может, мне кажется, но это случайно не Чарис там на дереве застряла? – спросила Хлоя.

Бьянка побледнела под слоем макияжа.

– О боже, – завопила она, – моя малышка! Я убью эту тетку.

Потом она вспомнила, что «этой теткой» была мама Мэдди, замолчала, распахнула стеклянные двери и помчалась в сад. Никогда не думала, что можно так быстро бегать на каблуках.

– Надеюсь, она не упадет, – прокомментировала Молли.

– Бьянка? – спросила я. – Да пусть падает.

– Да нет! Бедняжка Чарис, – сказала Молли, потом поняла мою шутку, и вдруг все разом засмеялись.

Мы видели, как мама Мэдди выбежала из шатра. Они с Бьянкой одновременно добежали до дерева, и обе в ужасе посмотрели на Чарис, которая застряла на высоте полутора метров и рыдала. Мама Мэдди скинула каблуки и вскарабкалась на одну из нижних веток. Балансируя как канатоходец, она дотянулась, крепко прижала к себе Чарис и спустила ее вниз, а потом и сама грациозно спрыгнула.

– В Суррее такому не учат, – с восхищением сказала Хлоя.

– Так, – сказала Молли, когда катастрофа миновала, – мы должны были выйти еще пять минут назад. Кто-нибудь напишите Генри, что мы немного опаздываем. Нужно подкрасить Шарлотту.

– И маме понадобятся новые колготки, – добавила Мэдди.

– У меня в сумке есть, – предложила я, про себя молясь на «Гугл», – косметичка и все такое. Запасные колготки, нитка с иголкой.

– Я принесу ее из твоей комнаты, – сказала Молли, – подожди здесь.

И словно свадебный «Спецназ города ангелов», мы приступили к делу. Хлоя смыла тушь, размытую по моему лицу, и нанесла тонну консилера. Мэдди написала Генри – пару секунд перед этим размышляя, считается ли это плохим знаком, как если бы он увидел ее до свадьбы. Молли отдала маме Мэдди новые прозрачные колготки в десять ден и подпилила ноготь, который та сломала, карабкаясь по дереву.

Но, к ужасу Бьянки, с платьем Чарис ничего нельзя было поделать. Весь перед был запачкан зеленой слизью от мха с дерева, в складках застряли колючки, а белые туфли и колготки больше таковыми не являлись. Но Чарис, казалось, это не волновало – наоборот, она даже гордилась собой, спрашивала видели ли мы, как высоко она забралась, и утверждала, что справилась бы и без чьей-то помощи. Я не могла не подумать о том, какой сама Бьянка была в ее возрасте и какой будет Чарис, когда вырастет. Мне было немного жаль маму Генри и чуть меньше саму Бьянку.

– Что мы теперь будем делать? – возмущалась Бьянка. – Как же фотографии?

Мэдди ответила:

– Пусть идет какая есть. Знак почета. Потом будет всем рассказывать в день своей свадьбы. Мне все равно, если кто-нибудь возмутится, что мать за ней не следит.

Бьянка открывала и закрывала рот несколько раз, как золотая рыбка в ужасе, но что она могла сказать? Ничего, да и времени на то, чтобы менять планы, уже не оставалось.

– Ну что, все готовы? – спросила Мэдди. – Точно? Больше никаких скандалов? Отлично. Тогда вперед, уже почти пятнадцать минут третьего, а я все-таки хочу выйти замуж, желательно сегодня.

После этого все прошло без сучка без задоринки. Мы шли за Мэдди, когда мама вела ее к алтарю, и я почувствовала новый прилив счастья, когда увидела Генри, стоящего рядом с братом – оба такие гордые и взволнованные, во фраках и черно-белых полосатых галстуках, – его лицо засияло от счастья, когда он увидел свою красавицу невесту.

Мы передали Мэдди ее будущему мужу и священнику и сели на свои места. Но, несмотря на то, что церемония была трогательной и прекрасной, какими всегда бывают свадьбы, я не могла сосредоточиться. Я смотрела, как за витражными стеклами потихоньку темнеет, и слушала голоса хора, которые словно освещали церковь изнутри.

Ни Мэдди, ни Генри не были религиозными, но решили остановиться на традиционном варианте, который порадует родителей Генри, да и к тому же, как признавалась Мэдди, потому что в церкви так красиво, особенно с праздничными цветами в каждом углу и священником в бело-золотом одеянии. Кроме того, Генри, по-своему немного консервативный, считал, что слова клятвы в англиканском венчании – одни из самых красивейших слов, хотел сказать их Мэдди и услышать их от нее в ответ. (Хотя, с радостью заметила я, она не обещала его слушаться. Как будто Мэдди хоть раз в жизни кого-нибудь послушалась.)

Но во время этого радостного и торжественного обряда я подумала: интересно, как они отнесутся к своим обещаниям через несколько лет? «В горе и в радости, в богатстве и в бедности, в болезни и в здравии», – когда-то, пусть и давно, Майлз говорил это своей жене, Слоан. Бесплодие – не совсем болезнь, но, наверное, ранило их ничуть не меньше.

И так же, как и Генри сейчас, Майлз пообещал позабыть о всех других и хранить верность своей жене до конца дней. Он нарушил клятву – нарушил ее из-за меня.