— Ты не сломана, Ангел. Жертвовать собой ради того, кого любишь, это не слабость.
— Пощади моего брата, Римо.
Дрожащими руками я потянулась к его поясу, но он остановил меня. И мой мир рухнул, потому что если он не примет мое предложение, что еще я могу дать ему в обмен на жизнь моего брата? Что еще ему нужно?
Римо наклонился к моему уху.
— Такое соблазнительное предложение. — он выдохнул. — Ты возненавидишь меня.
— Я могла бы, — прошептала я.
— Ты возненавидишь. Значит, ты еще не ненавидишь меня?
Меня передернуло. Я не могла вынести его мысленных игр, не сейчас, не тогда, когда от этого зависела жизнь Сэмюэля.
Римо поцеловал меня в ушко.
— Я
Я молча кивнула. Я соглашусь на все, чтобы спасти брата. Я ничего не понимала.
— Ты пойдешь со мной в камеру рядом с камерой Сэмюэля. Я поговорю с ним. — я напряглась в объятиях Римо. —
Я кивнула. Сэмюэль возненавидит себя за это. Он будет страдать хуже, чем раньше, но это лучше, чем альтернатива. Я должна спасти его любой ценой. Я смогу сказать ему правду, как только вернусь домой.
— Хорошо, — тихо сказал Римо. Он поднял мою одежду с пола, его глаза на мгновение оказались на одном уровне с моим центром, прежде чем он выпрямился. — А теперь одевайся.
Я не понимаю, почему он не взял меня, когда было очевидно, как сильно он хотел меня. Он мог заполучить меня любым способом. Я бы не стала с ним бороться. Он мог послать предупреждающее сообщение, записав пытки Сэмюэля и мои крики и отправив видео моей семье. Ему не нужно было оставлять Сэмюэля в живых, чтобы доставить его.
Что еще ему нужно?
Серафина предложила себя мне, но сделала это из за отчаяния, из за любви к брату. Не потому, что хотела. Она горячо любила своего брата, хотела защитить его любой ценой, как и я своих братьев. Я мог бы уважать это. Я никогда не восхищался девушкой на коленях больше, чем Серафиной.
Она тихо прошла за мной через особняк. Я мог бы попросить ее о чем угодно, но я не хотел, чтобы все так вышло. Отнюдь нет. Я открыл дверь камеры рядом с камерой Сэмюэля, и Серафина вошла.
Дверь в третью камеру распахнулась, и из нее вышел Нино, весь в крови, нахмурив брови при виде Серафины. Я закрыл дверь и посмотрел на него.
— Что происходит? — спросил он. Его глаза изучали мое лицо.
—
Я ухмыльнулся.
— Изменение планов.
Он придвинулся ближе.
— Мы его не отпустим.
— Отпустим.
Савио присоединился к нам в коридоре, его одежда тоже была залита кровью. Он ничего не сказал, только внимательно посмотрел на нас.
Нино покачал головой.
— Ты теряешь себя в игре.
— Вовсе нет. Я точно знаю, что делаю, Нино. Пытки и убийство Сэмюэля не произведут такого эффекта, как мой план. Он стал мучеником. Его смерть сблизит Данте и его семью. Они объединятся в своей потере. Но стыд и вина разорвут их на части.
— Так это не из-за Серафины?
— Конечно, это так. Она центр моей игры.
Нино снова покачал головой.
— Мы обещали Фабиано его отца, и я хочу, чтобы эта игра закончилась. Я хочу, чтобы она убралась из нашего особняка. Ускорь процесс.
— Некоторые вещи требуют времени.
— Твоя игра сильно изменилась с тех пор, как мы ее похитили. Ты уверен, что это потому, что ты думаешь, что это необходимо или потому, что она заставляет тебя?
— Она не заставляет меня ничего делать. Ты меня знаешь. Я не могу быть принужден чтобы что-либо делать.
— Я пошел к Киаре. Адамо отвел ее в наше крыло. У меня нет для тебя сегодня необходимого терпения.
Нино удалился. Савио поднял брови.
— Что сказал этот ублюдок из Наряда? — пробормотал я.
— Он был одним из молодых солдат. Член мафии из группы Сэмюэля. Судя по всему, у белокурого мудака уже есть довольно верные последователи в наряде Миннеаполиса.
— Полагаю, Данте и Пьетро Мионе не знали?
— Именно.
— Можешь идти. Я справлюсь один.
Савио колебался.
— Ты действительно уверен, что твой план сработает? Нино логический гений.
— Он не принимает во внимание эмоции. Эмоциональная война в данном случае гораздо эффективнее открытого насилия.
— Не так весело, если хочешь знать мое мнение.
Я покачал головой.
— О, мне весело, поверь мне.
Савио фыркнул.
— Пойду приму душ. У тебя есть все, что ты предпочитаешь для веселья.
Он неторопливо удалился, а я вошёл в камеру Сэмюэля. Его запястья и лодыжки были связаны, но глаза на окровавленном лице были открыты и полны ненависти.
— Ты гребаный ублюдок, — прохрипел он.
Я улыбнулся.
— На твоем месте я бы поостерегся оскорблений.