Извращенные Эмоции (ЛП)

— До Леоны ты убеждал всех, что это не так.

— До Леоны, я убедил себя, что не способен на эмоции, — сказал он, затем прищурился, словно спохватившись.

— План Римо приведет к перевороту в Наряде. Сестра Кавалларо будет опустошена тем, что мы поймали ее дочь, а Данте будет чувствовать ответственность за свою племянницу. Его жена тоже будет волноваться из-за собственной дочери. Это может быть один из тех случаев, когда Данте откажется от логики и действий. Если это случится, мы сможем победить его.

— Возможно. Потому что несмотря ни на что, мы всегда можем рассчитывать на твой голос логики, Нино.

Я напряженно кивнул. Безразличие и логический анализ вели меня по жизни, спасая нам с Римо жизнь, во многих случаях, когда он выходил из себя. Но когда я был рядом с Киарой, логику было трудно удержать. С той ночи, когда она сказала, что любит меня, что-то изменилось. Это началось, как маленькая трещина, но постоянно расширялось, и я не мог это остановить.

— Уверен, что сможешь сделать то, что должен, когда окажешься в Чикаго? Ты не будешь отвлекаться на мысли об отце?

Ненависть промелькнула на лице Фабиано.

— Я долго ждал. Могу подождать еще несколько недель или месяцев. Тебе не о чем беспокоиться. Я буду рядом с Римо, каким бы безумным не был его план. Сомневаюсь, что это мотивировано только стратегическими мотивами.

— У Римо никогда не бывает таких планов. Он хочет играть с Данте, хочет разорвать Наряд изнутри. Римо ‒ лучший, в играх разума.

— Да. Римо знает, как играть с мозгами людей, — мрачно усмехнулся Фабиано.

Кавалларо и Скудери скоро поймут свою ошибку, связавшись с Каморрой.

Глава 24

Киара

Ничто не приносило мне столько утешения, как исполнение песни Нино, что было иронично, учитывая, что это наполняло меня сокрушительной тоской и грустью одновременно.

Когда мои пальцы добрались до той части, где я осознала свои чувства, мелодия стала низкой и темной, будто пианино не хотело играть ноты, словно я не желала признаваться в своих чувствах самой себе.

Нино вошел и некоторое время, молча, смотрел на меня. Я не отрывала взгляда от клавиш пианино, играя песню до конца, дрожа, когда низкие ноты исчезли.

— Что это значит? — пробормотал Нино. — С тех пор, как ты начала песню, она развивалась все больше и больше.

Я подняла на него глаза.

— Это история моих чувств к тебе, — призналась я. — Как я поняла, что люблю тебя и что ты никогда не сможешь полюбить меня в ответ.

Как обычно, мое горло сжалось, от признания. Выражение лица Нино слегка смягчилось, серые глаза наполнились теплом, и сегодня я не могла этого вынести. Этого симулированного чувства, каким бы хорошим оно ни было, мне никогда не будет достаточно. В глубине души, я знала это.

— Прекрати, — резко прошептала я.

Его глаза сузились, и он придвинулся ближе, его движения, как всегда были грациозными. И даже это меня возмущало. Он мог быть таким красивым, умным и сильным, но никогда не мог быть тем, к чему я стремилась: эмоциональным.

Я посмотрела в его красивое, холодное лицо.

— Ты слишком хорош в этом. Слишком хорошо имитируешь привязанность, притворяешься, что любишь меня. Иногда так хорошо, что я почти верю, что ты действительно можешь любить меня, Нино. — слезы навернулись на моих глазах.

Слабая. Чертова дура. Как еще называл меня Римо? Он был прав, во всех отношениях.

Нино оперся на пианино, глядя на меня, сверху вниз.

— Возможно, мне не нужно симулировать, — сказал он тем же ровным голосом. — Может, я люблю тебя.

Это стало последней каплей. Я не могла больше терпеть. Я вскочила со скамейки, желая, чтобы он понял, как это разрывает меня на части, зная, что я люблю кого-то, кто никогда не сможет понять, что значит, смотреть и чувствовать, что ты разобьешься, если этого человека отнимут у тебя.

Я схватила его за рубашку, поворачиваясь к своему гневу.

— Не лги мне. Я говорила тебе, не говорить мне этих слов, если ты не имеешь их в виду. Так что, просто, не надо.

Я отпустила его рубашку, ошеломленная выражением его глаз. Казалось, они сгорали от волнения. Насколько хорошо он притворялся? Сглотнув, я развернулась, мне нужно было уйти, прежде чем, я позволю себе снова попасть в ловушку этой ужасной симуляции.

Чистая, низкая нота прозвучала, когда я была на полпути, вверх по лестнице, и замерла, прислушиваясь к разворачивающейся мелодии. Это была прекрасная мелодия, каждая нота дополняла другую. Она была хорошо сложена, но лишена эмоций. Это была мелодия, которую мог создать компьютер, так как это была просто связка нот, связанных вместе, чтобы угодить среднему уху. Ее можно было слушать за ужином, с незнакомыми людьми, потому что она никогда не заставляла учащаться пульс, не разрывала струны сердца и не наполняла тело сладкой тоской. Никогда не хотелось плакать от одной только силы эмоций.

Потом что-то изменилось. Сначала это было едва уловимо, легкая икота, в идеальной композиции. Более темные ноты требовали внимания и сопровождались короткими, высокими нотами, пока они не сражались друг с другом и, казалось, были идеальной композицией.