Извращённое Королевство (ЛП)

        Волна печали накрывает меня при воспоминании о нем — или об отсутствии. Его лицо все еще как в тумане, даже сейчас.

        Это первый раз, когда мы с папой проводим время наедине; это мой шанс задать вопросы. Кто знает, когда Нокс снова решит присоединиться к нам?

        Я указываю на пустое место возле дерева.

        — Там были качели. Я обычно сидела на руках мамы в нем, и она пела мне.

        Папа замирает, будто я только что вылила ведро ледяной воды ему на голову.

        Я напрягаюсь, как натянутая веревка. Что я сделала? Я сказала что-то не так?

        — Ты помнишь.

        Это не вопрос, скорее наблюдение — и притом не очень радостное.

        — Немного. — из меня вырывается долгий вздох, словно я не дышала десять лет. — Я знаю, что мама была психически нестабильной, и ее состояние ухудшилось после того, как Илай утонул. Я знаю все о твоем пари с Джонатаном Кингом, о Великом бирмингемском пожаре и похищении Эйдена.

        Порыв ветра отбрасывает мои волосы и пальто назад. Я стискиваю зубы от холода и.… чего-то еще.

        Я не хотела выбалтывать это на одном дыхании, но, думаю, моя жажда правды взяла верх.

        Папа остается неподвижным, но я не уверена, вызвано ли это шоком или созерцанием.

        — Твоя мама никогда не хотела причинить тебе боль, принцесса. Она была психически нездорова. Люди совершают вещи, которые они не имеют в виду, когда страдают психическими заболеваниями.

        — Но она причинила мне боль, папа. — мой голос дрожит, как ветви дерева. — Она ударила меня кнутом по спине.

        — Она... ударила?

        От дерганья его челюсти мне хочется замолчать, но я этого не делаю. Я молчала десять лет, и теперь, когда начала говорить, вернуться назад невозможно. Я многим обязана себе.

        Слезы наполняют глаза, в попытке найти ответы в своей бесполезной голове.

        — Я думаю, это произошло, когда она нашла меня возле подвала. Я не сказала тебе, потому что не хотела, чтобы вы двое поссорились.

        — Принцесса...

        — Она пытала Эйдена, — выпаливаю я. — Он был ребенком, пап. В то время ему было столько же лет, сколько Илаю, и у него имелись красные отметины по всей коже, и он был прикован цепью к стене. Ты знал, что у него все еще есть эти шрамы? Его спина и лодыжка свидетели жестокого обращения мамы.

        Потребность заплакать по Эйдену приходит ко мне из ниоткуда. Правда, сейчас он монстр, и я никогда его не прощу, но это не отрицает того, что случилось с ним в детстве.

        Ма разрушила его невинность.

        Она разбила и придавила ее к земле, оставив за собой сломанного мальчика.

        Неудивительно, что он решил стать монстром. По его извращенной логике, быть монстром лучше, чем быть слабым беспорядком.

        Я даже не могу его винить.

        В глубине души мне хочется плакать по маленькому мальчику, которым он был. По мальчику с взъерошенными черными волосами и металлическими глазами.

        Этот мальчик был моим другом, моим светом во тьме.

        Илай послал его ко мне.

        У папы вырывается вздох.

        — Это моя вина.

        — Твоя?

        — Похищение Эйдена должно было только напугать. Он должен был вернуться, как и двое других мальчиков, если бы я лично позаботился об этом.

        — Хочешь сказать, что ма оставила его у себя, не сказав тебе?

        — При помощи Реджинальда.

        — Д-дяди Реджа?

        Папа берет меня за руку и ведет к ближайшей скамейке. Я следую за ним, как потерявшийся щенок, моя голова завязана в такие сложные узлы, что трудно соображать.

        Дядя Редж помог маме похитить Эйдена.

        Эта мысль вертится у меня в голове, как разрушительный мяч. Я понимаю слова, но не могу их осмыслить.

        Мы оба сидим на деревянной скамейке, от которой пахнет свежей краской. Папа поворачивает меня к себе так, чтобы мы смотрели друг на друга.

        — Я хотел, чтобы ты привыкла к дому, прежде чем поговорить о прошлом, но сейчас у меня не остаётся выбора. Возможно, ты никогда не увидишь свою мать прежней после того, как я скажу тебе это.

        — Ты не можешь заставить меня ненавидеть маму больше, чем я уже ненавижу ее, пап.

        Он морщится, но не комментирует. Возможно, как и я, папа понимает, как сильно она разрушила нашу жизнь.

        — Ты должна понять, что смерть Илая сильно ударила по твоей матери. До того, как мы поженились, Эбигейл страдала маниакальными эпизодами, депрессией и тревогой. Она не любила врачей и часто прятала свои лекарства. Иногда она вообще переставала их принимать. Когда она забеременела Илаем и родила его, она больше не нуждалась в таблетках. Будто она нашла цель в жизни. Поэтому, когда его не стало, ее цель умерла вместе с ним. Можно с уверенностью сказать, что в тот день мы все потеряли часть себя.

        Я придвигаюсь ближе к нему и обнимаю его за руку, молча выражая свою поддержку.

        — Единственный способ выжить для твоей матери состоял в том, чтобы представлять, что Илай все еще жив. Через два месяца после его смерти она привела домой мальчика и сказала мне, что нашла Илая на рынке. Я вернул его родителям и извинился. Затем она начала делать это за моей спиной с помощью Реджинальда. Этот негодяй шёл на все ради денег. Он был умен и приводил к ней бездомных, осиротевших или сбежавших мальчиков только потому, что их никто не ищет. Единственным условием Эбигейл было то, что они должны выглядеть как Илай.