Устроить "облавную охоту на Джонов Смитов" предложил Берг. Это было с его стороны естественно - за охрану чудом еще чихавших железных дорог отвечал он, и организованные разбойные нападения на поезда и станции были его персональной головной болью. Не менее естественно было то, что предложение Берга с ходу поддержал Ульянов, потому что Ульянов поддерживал любые меры по наведению порядка - и любые меры, которые напоминали северо-западному военному округу, что он, вообще-то, представляет собой единую административную единицу.
Естественно, но все же слегка удивительно было то, что к делу удалось подключить разнообразное городское начальство - от Выборга до Подпорожья и на юг до Луги. Конечно, города и поселки страдали от разбоя не меньше, но за последние два года военные отвыкли от подобного здравомыслия.
Подполковник Ульянов носился по округу как штопальная игла - собирал, организовывал, договаривался, - и всем наблюдавшим и участвовавшим становилось много понятней, как его двоюродный прадед умудрился из ничего соорудить революцию в Германии. Конечно, вслух при монархисте Ульянове никто этих выводов не делал, - себе дороже.
Зайцеву же приходилось сдерживаться куда чаще, ибо никаких сомнений не было, что кровь потомственных инсургентов заговорила в подполковнике громко и отчетливо, а что заговор - в пользу правопорядка, так это мелочи уже.
Охота назначена на пятое, нужная дезинформация скормлена, ушла и, вроде бы, сработала, из питерских о готовящейся операции предупредили только жандармский корпус, в виде любезности. Как-никак, пока последний государь в очередном приступе реорганизаторства не отдал армии железные дороги, это было жандармское дело. Только вытянули разбойнички счастливый билет... временно. Потому что охота назначена на пятое, и под это согнали технику и людей, а вот второго в Петербурге быть событиям. Как раз все службы после Нового Года отходить начнут... и тут их и приложит. Конечно, и праздники нынче не те, и вооруженный народ, и погода выступлениям не способствует, но, с другой стороны, Зайцев ведь сам обстановку в городе разъяснял - и в заводских кварталах тоже, и не только. Там понимают уже, что весна - это не когда солнышко, это когда еда совсем кончается... а они в любом губернаторском списке - последние. Помрут - баба с возу. И понимание это рванет обязательно, так или иначе. Надолго не хватит, но нам много и не нужно.
Прогуляв неделю по городу, покрытому инфарктными пятнами тишины, Зайцев стал на круг получше относиться к господину директору Рыжему - любой серьезный переворот, опирающийся на это население, вышел бы очень неловким и очень уж кровавым, и последствия предсказать он лично не взялся бы. А от статуса кво веяло той же тихой безнадежностью, что от инструкций для гражданского населения на случай атомической войны - вот одно радует в том мексиканском деле: больше эту мерзость никто применить не рискнет, нет таких людей на свете.
Нет, от такого выбора к кому угодно побежишь, право же.
Только про лису подумал, а тут и звонят с КПП - приехал. Ждали с утра, а он с вечера, и чуть ворота грузовиком не снес, когда не поторопились открывать. Ну, впустили, конечно, ворота закрыли и в вилку взяли. Распоряжений ждут. Казалось бы... а если бы у него там взрывчатки полный грузовик? Ее среди чурок топливных спрятать - легче легкого. Конечно, на всем черном рынке сейчас столько взрывчатки не найдешь, - а все-таки? И ведь воевали же все, - а все равно армия мирного времени, что с ней ни делай. Беда.
Господин директор ВЦ был не к месту и не вовремя. Просить запчастей он должен был поутру, когда Ульянов вернулся бы из Гатчины. Выехать в три, вернуться к девяти, тут же принять просителя, отказать просителю. Время до двух ночи Илья Николаевич считал своим. Ошибся. Не принимать доктора Рыжего нельзя, его еще неделю надобно терпеть - чем доктор и пользуется, являясь, когда ему удобно, а не когда договорились. В 11 часов ночи. Стрелки на часах напоминали пинцет, готовый ухватить насекомое.
- Цельная личность, ничего не скажешь, - проворчал он в ответ на доклад Зайцева. Тот удивленно дернул головой. - Сплошные закономерности, - пояснил подполковник. - Наглость ожидаемая и... системная.
Ораторское искусство ушло, как в песок, в снега Луги и Кронштадта, Выборга, Тихвина и Волхова. Ульянов хотел поужинать и поспать пару часов. Поужинать можно и в обществе доктора, впрочем. Подполковник вздохнул и велел пригласить.
Закономерная цельная личность сумела поразить сразу же: отказалась не только от ужина, что могло бы быть форсом, - куда уж ему снисходить до армейских харчей. Отказался гость и от чая с коньяком, чего не сделал бы по нынешним временам и по холоду да хоть кто угодно. На удивление Ульянова объяснил - не может, горло перехватило. А говорил вполне обычно, только больше злости с наглостью, меньше вальяжности и манерности.
Зайцев все равно поставил высокий стакан, налил на три четверти.
- Вы, Владимир Антонович, руки на него положите и подождите. Оно и отойдет. Выдумали же - гонять ночью.