Изыди (СИ)

Надо было отправить её сразу уже упомянутым профессиональным приёмом. Этот приём я давно отработал, и сбоев он никогда не давал. Успокойся, читатель: не хуком и не в нокаут, а тем самым ― задранным ценником. Но я уже спросил про дело, позвонив по телефону. Это была ошибка, за которую пришлось расплачиваться сорокаминутной потерей времени, пока женщина скороговоркой, без остановки, как будто боясь, что её могут прервать, рассказывала про своего участкового уполномоченного, который, по её словам, сфальсифицировал административный протокол, подделав её подпись, и отправил этот протокол в суд. Сосед-подлец, к тому же судимый за подделку водительских прав, научил участкового подделывать документы, что для неё ничуть не лучше грабежа и даже опаснее убийства. Когда сосед оскорбил её, она вызвала участкового, а тот составил протокол на неё, а не на соседа, потому что тот ― его друг, и они с ним вась-вась. Судьи женщину оправдали, но уголовного дела никто возбуждать не хочет, и её кормят отписками. А участковый уполномоченный, этот прощелыга, разгуливает на свободе, в то время как должен сидеть в тюрьме, но он со всеми следователями тоже вась-вась ― одним словом, рука руку моет. И длится эта история уже три года.

― В отношении меня совершён должностной подлог, мои права грубо нарушены, но потерпевшей меня никто признавать не желает, ― говорит женщина.

Как мог, объяснил ей, что сначала надо возбудить уголовное дело.

― Вот именно, ― соглашается она. ― Я и говорю, что я непризнанная потерпевшая.

― Вы работаете? ― интересуюсь.

― Нет, на пенсии. Я хочу, чтобы меня признали потерпевшей.

― Живёте одна?

― С мужем и дочерью. Был зять, но он ушёл, сказав, что ему у нас тесно. Но у меня большая квартира: четырёхкомнатная. Наверное, он не выдержал травли со стороны соседа и участкового. Теперь мы с мужем ― в одной комнате, а дочь ― в другой. А две комнаты свободны.

― Если принесёте документы, возможно, я попробую помочь. Это будет стоить... ― и я назвал цену.

― Спасибо, я подумаю, ― вежливо и горделиво откланялась "непризнанная потерпевшая".

Через какое-то время, поделившись с одной своей коллегой-адвокатом историей клиентки со странностями, я выяснил, что она её знает лично. И подтверждает, что у женщины паранойя, хотя на учёте не состоит. От неё сбежал зять, но участковый действительно сфабриковал протокол на неё за мелкое хулиганство, правда, не знал, что на лестничной площадке есть видео. Когда это видео просмотрели в суде, то не обнаружили ничего, кроме того что женщина плюнула на дверь соседа, когда тот обругал её по матушке. Дело закрыли, женщину оправдали. На мой вопрос, как удалось отделаться от "непризнанной потерпевшей", коллега сказала, что объявила ей ценник, который был не по её пенсии. Безотказный адвокатский прием.

Иметь четырёхкомнатную квартиру и мучиться от того, что не признают потерпевшей ― что может быть хуже? На этот вопрос мог ответить только сбежавший зять. А интересно, кабинетик она бы выделила, если бы я всё-таки взялся ей помочь? "Мало, ― говорю я себе, ― в нагрузку к кабинетику пришлось бы брать и дочку. Писалось бы в нём или нет, неизвестно, но диагноз мне был бы обеспечен, и нолики я рисовал бы точно". У всех несчастных, с которыми сталкивала судьба, существовало одно общее желание: в поисках справедливости ангелом-спасителем они хотели сделать почему-то именно меня. Я подумал, что эта всеобщая страсть, как и моя, есть ещё одна разумная форма жизни белковых тел и уже не материальная. О ней ничего не известно биологам, зато о ней хорошо осведомлены психиатры. Я только пока не знаю, как обострение в отдельно взятом населённом пункте и в отдельно взятой социально-гендерной аудитории связано с обострением моего литературного азарта. Но я понял, что моя страсть мало чем отличалась от желания добиться справедливости, пусть даже ценой собственного здоровья.