Изыди (СИ)

Напряжение могло помочь только в одном: поиски новой подружки шли в ускоренном темпе. Юбки с разрезом сбоку, сзади и без разреза подстёгивали меня к скорейшему избавлению от одиночества, одновременно прибавляя пылу для написания романа. Каждая постигшая неудача выливалась в несколько страниц текста с сюжетными зигзагами, размышлениями о вредоносности излишеств, пользе воздержания, о судьбах человечества и родного государства, в котором я вынужден жить, и в котором я разочаровываюсь тем сильнее, чем сильнее крепнет моя любовь к родине. Я сформулировал свой личный патриотизм и стал его единственным адептом. Решил, что контуры государства и родины несколько сдвинуты по отношению друг к другу, и надо бы их совместить. Натягивал одну линию на другую, но всё было тщетно. Пришлось выбирать. Отгородиться от государства подтолкнул сам основатель научного коммунизма, назвав только две профессии - художника и адвоката - истинно свободными. Я примерил на себя одежду и того, и другого, и почувствовал себя вдвое свободным и уже ни за что не захотел снимать полюбившееся одеяние. А коли так, то оправдание мне было. Чтобы не свихнуться, но и не мучиться угрызениями совести противника родного государства, выработал некий приём. Нормальный такой приём: ругать государство, прикрываясь патриотизмом. "Но это ведь помогает мне", - говорил я себе, одновременно разочаровываясь всё больше из-за невозможности совмещения контурных линий. И чем сильнее разочаровывался, тем сильнее проявлялся мой творческий пыл. Но своим романом, сам того не желая, только ускорял своё разочарование.

Я пробовал этот мир на прочность, на удар, и мир отвечал тем же. Я почти бросил затею обзавестись подружкой, особенно после одного происшествия.

Это случилось в ночном клубе "У Брюса". Почти как "У Бориса" - я только поэтому и пошёл. Но лучше бы туда не ходил. Я подумал, что заведение с таким названием не должно сулить ничего плохого. В клубе был хороший бар, с интерьерами, стилизованными под знаменитого китайца, - фотографии, плакатики. Над барной стойкой "предупреждающе" висели блестящие нунчаки. В углу, справа от бара, ютился небольшой оркестрик с тремя лабухами, из которых особенно выделялся синтезаторщик. Не заметить его было нельзя - колоритная фигура: в бандане, с козлиной бородкой, с сигаретой в зубах и стаканом коричневого пойла на дне. Пробираясь к нему между столиками, чтобы заказать хит "Отель Калифорния", я случайно задел какую-то расфуфыренную девицу. Она оказалась подругой громилы с короткой шеей, находившегося у стойки. Услышав недовольный и противный визг подружки, громила обернулся, заметив, как я пытаюсь поскорее отойти от неё. Этот верзила мне был совсем некстати. Такого не пробьёшь. Да к тому же он пришёл в бар не один, а с парочкой ещё таких же гориллообразных (решили отметить юбилей). Об этом я узнал, когда они били меня возле ног синтезаторщика, который в упоении, накатив как минимум граммов двести коктейля местного разлива и закатив к потолку глаза, наяривал "Отель Калифорния". Он почему-то решил, что под "Калифорнию" мне будет не так больно, а, может, и не будут бить вообще. Он был наивным, этот синтезаторщик, храни его Муза, но громила его не понял. В проигрыше, который я особенно люблю в этом хите всех времён, верзила мне высказывал, что у него сегодня юбилей, а я испортил хорошим ребятам вечер. Про испорченный вечер он говорил искренне, с нотками сентиментальности, что, впрочем, не мешало ему месить меня со всех сторон. И друзьям его, которые били молча, ― тоже. И то хорошо - в противном случае моё чувство вины за испорченный вечер хорошим парням усугубилось бы втройне.

Когда в результате длительного периода неудачных знакомств я познакомился с Элеонорой, то сдулся, как воздушный шарик, из которого принудительно выпустили воздух. В ночном баре я приметил интересную девицу с крупнокалиберными формами и заказал ей коктейль. Рассчитывал познакомиться с ней красиво, в стиле "а-ля Борис". Бармен с усмешкой поглядывал в мою сторону, неторопливо помешивая виски с вишнёвым соком. Виски из коричневого стал кроваво-красным, и я подумал, что это не к добру. Девица оказалась не одна, а с сопровождением. Опять не светило. Я явно проигрывал внешними данными её спутнику ― высокому красавчику брюнету, наблюдавшему за моими ухаживаниями. Я предложил его спутнице напиток. Он перехватил стакан и тоже предложил ― выйти вместе справить нужду. Вроде как отойти по мужскому делу. "Окей", - согласился я, и мы проследовали в сверкающую кафелем комнату с четырьмя писсуарами вдоль стены сбоку от кабинок. Обманным финтом справа, а потом левым боковым, с разворота я двинул парню в правое ухо, в самый край челюсти. Я уложил его с одного удара. Ударил несильно - только чтобы отключить. Красавчик грохнулся на скользкий кафель и упокоился между кабинкой у стенки и первым писсуаром. Звук журчащей воды означал полное поражение соперника. Когда же, наконец, женщины будут доставаться мне без драки? Видит Бог, я этого так хотел!