Изыди (СИ)

Кто сейчас заставит откармливать пенсионеров? Я помню, как жаловался мой отец. Мурашки веселились на моей спине, когда, отзащищав большой отечественный дом, именуемый Родиной, и вернувшись в дом отчий, я услышал от отца, что он голодает. Я сравнил его грустную исповедь с рассказами нашего ротного старшины. В минуты откровения старый прапорщик делился с нами воспоминаниями о жизни тридцатилетней давности. Он говорил, а мы слушали и не верили. Ну не могли мы представить тогдашнюю молодёжь в ватниках и кирзачах, в кителях и шинелях, оставшихся ещё с фронта, на сельских танцах! Пусть это и было в далёкие и неизвестные нам шестидесятые, но ведь двадцать лет прошло после войны! Мы скептически улыбались, возражая: "Так это ведь на селе!" А старшина хмурился в ответ и говорил: "А разве сельская бедность отличается от городской?" Я этого не знал, я вообще ничего не знал о бедности шестидесятых, но, глядя на отца, почему-то понял, что бедность девяностых годов мало чем отличается от той. Я ненавижу бедность - унижающую, высасывающую изнутри последние остатки добродетели. Это она учит ненавидеть.

Когда к пенсии отца прибавили сорок рублей, то её уровень превысил минимум. А за превышенный минимум не полагалась надбавка. А забрать-ка надбавку! Но если бы она составляла прибавку, то можно отдать и не вспомнить! Но Сатана там правит бал: забранная надбавка-добавка была в пятьдесят раз больше прибавленного. Пенсии не хватало отцу и с надбавкой, а без неё тем более. И работать он уже не мог. Я не успел ему помочь. А не за горами и мне кормиться с пенсионного стола. Дай мне, Всевышний, столько, чтобы хватило без добавки! И чур меня, нечистая.

Борис говорит, что пора принять закон обязательного хождения в народ вождей в переодетом виде. Я представил себе, как посреди городского рынка председатель правительства, переодетый в китайские тапочки, типа кроссовки, в пузырящиеся на коленях треники и растянутую майку на выпуск, назидательно советует продавцам урюка энергичнее внедрять краудфандинг45, краудлендинг46 и краудинвестинг47. Он был бы вычислен вмиг после первого же economique-термина, и никакая маскировка ему бы не помогла. А всемирная паутина насмешливо ответила бы каким-нибудь "дебилингом" через "фастинг-фистинг"48.

Мне стало стыдно за свой "Харлей". Начало раздражать его тихое урчание, в котором я почувствовал угрозу. На мой стыд мотоцикл отозвался незамедлительно и решил отомстить: стал проявлять норов. И даже мотор - его сердце - всегда послушный, предал меня, встав на сторону байка. Мотор перестал заводиться с первого раза или заводился тогда, когда хотелось ему, но не нужно было мне. Этот надменный американец, этот ковбой с техасского ранчо вдруг подумал, что легко справится со мной. Он рассчитывал, что наконец-то вырвется из-под меня, воспользовавшись моим неамериканским чувством справедливости, которое, по его мнению, достойно только полного презрения, и у него есть законное право освободить себя от такого хозяина. Свободы хотят все, и её надо заслужить, но только не путём предательства. В наказание за строптивость я поставил мотоцикл в гараж и пересел на общественный транспорт. Я не поверил в теорию Бориса, которую он почему-то называет аксиомой, и согласно которой только так можно узнать чаяния народа, а не через какой-то там Росстат, форумы, брифинги и прямые линии, и решил проверить её эмпирическим путем. Хотя аксиома не нуждается в проверке - доказывают теоремы. Хватило недели, чтобы убедиться: после всех лет, прошедших со смерти отца, пенсионеры по-прежнему такие же замордованные, с сумками и колясками для перевозки дачной продукции, в старых фуфайках и стоптанной обуви.

- Возьмите газету, не за деньги - бесплатно, - обратился ко мне, повернувшись, пенсионер в кепке, в помятом костюме с завёрнутыми рукавами. В одной руке он держал газету, а в другой - булку с изюмом, которую жевал, уткнувшись в окно.

Это был "Народный авангард" - печатный орган местных коммунистов, наивный еженедельник, изобилующий подборками о сытной и напряжённой жизни первых лиц, озабоченных тем, как накормить пенсионеров.

- Почитай про Димона - смешнее некуда. Зато мы еле-еле концы сводим. Не отдать бы только их, эти концы. Но на хлеб хватает, - грустно произнёс старик, запихивая в рот очередной кусок булки. - Вот, говорят, у нас в стране ожирение населения повысилось в два раза. А всё почему?

- И почему же? - поинтересовался я.

- Как почему? Хлеб и сахар - наша основная еда. Фрукты и овощи - дорого. Про мясо почти забыли. Хорошо у нас с женой дача ещё с советских времён осталась. Как привыкли на ней горбатиться, так и помрём на грядке.

- Ты счастлив, отец?

- Я-то? Не знаю, трудный вопрос.

- Какой есть. И всё же?

- Когда-то был счастлив, сейчас - не знаю. - Старик доел булку и приготовился к выходу. - Следующая остановка моя, - извиняющее проговорил мужчина от того, что не может продолжить дискуссию.