К Барьеру! (запрещённая Дуэль) №3 от 19.01.2010

Однако в фильме режиссера В. Бортко русское исповедничество, истовость героики, исконные начала национальной души и характера меркнут. Кинокартина не рождает живого, искреннего и глубоко прожитого впечатления от того, что происходит на экране. Господствует иллюстративность, риторика. Механически перенесенный на экран гоголевский текст звучит высокопарно, отвлеченно от смысла, который за текстом стоит. Перед нами технически профессионально изготовленные киноштампы, в которых запечатлены произвольно отобранные эпизоды повести. Попытки раскрыть эпический характер произведения умножением и размахом помпезно воссозданных батальных сцен не достигают результата. Сражения в фильме существуют вполне самостоятельными фрагментами. Постановочные ухищрения не восполняют главного - кинематографически осмысленной драматургии. Литературный жанр - повествование - не переплавлен в кинокомпозицию с противоборством сил, с напряженным контрдействием, с эмоциональной развернутостью характеров.

Близок Гоголю Тарас в исполнении Б. Ступки - актер раскрыл духовную силу героя, его патриотизм, непреклонную волю, бойцовское мужество и драму отцовских чувств. Остальные персонажи выглядят блекло, в очень однолинейном истолковании, раскрывающем по преимуществу один мотив, видимо, заданный режиссером. Исключением являются, пожалуй, индивидуально очерченные образы жены Тараса (Ада Роговцева) и польского воеводы Мазовецкого (Любомирас Лауцявичус). Из-за крайней невзрачности и слабых актерских данных польской актрисы Магды Мельцаж рушится сюжет отношений полячки Эльжбеты Мазовецкой и Андрия (арт. И. Петренко). Остается непостижимым, каким образом столь необаятельная девица могла приворожить казака. Одна из причин художественной и идейной слабости фильма - в мировоззренческой невнятности режиссера. Отсюда натужная претенциозность кинематографических эффектов, попытки компенсировать провалы содержания помпезностью формы.

Постановщик всюду стремится быть впереди Гоголя - впереди его повести, отчасти и смысла произведения тоже. На экране торжествует «самопоказ» режиссерских возможностей. Кино-штукмейстерство агрессивно таранит зрительское восприятие - особенно в изображении сражений, пыток и казней. Классики русского искусства когда-то внушали нам, что достоинство режиссера в том, что он «умирает в актере». Куда там! От первого и до последнего кадра торжествует тирания постановщика, утверждающего свою волю.

Приблизиться к Гоголю не удается. В фильме, как и в повести, много говорят о православной вере, о призвании христианина защищать ее любой ценой. Однако у В. Бортко - создателя и истолкователя кинопроизведения - православного взгляда на мир не просматривается. Даже предсмертные молитвы и клятвы гибнущих казаков, хотя и добросовестно перенесены из повести в фильм, остаются вмонтированными, искусственными «нашлепками». В них нет психологической достоверности, а лишь актерская заученность.

Чувствуя неуверенность и, видимо, пытаясь заранее защититься от возможных обвинений в неадекватности, Бортко со всех сторон забаррикадировался знаменитыми цитатами из гоголевского текста. Они звучат в прологе: «Нет уз святее товарищества» и в финале фильма: «Да разве найдутся на свете такие огни, муки и такая сила, которая бы пересилила русскую силу!». Слава Богу, что слышен изумительный текст Гоголя, но прискорбно, что нет органически рожденной экранной речи, достоверной и художественно убедительной. Можно ли полагать оправданием то, что это первая экранизация бессмертного произведения? Одного из важнейших в творчестве классика.