К чужому берегу. Предчувствие.

После вчерашнего разговора с министром у меня были основания опасаться какого угодно подвоха. Талейран вряд ли мог предать меня Бонапарту теперь, когда первого консула не было в городе и вообще многие ставили под вопрос его возвращение. В этом предательстве уже не было смысла. Но вдруг он оскорбился до такой степени, что изобрел что-то другое? Эта дружба с Клавьером… О Господи! Только бы два эти человека не составили альянс против меня!

Звеня зубами, я убеждала себя успокоиться. Да, Талейран знает, что Клавьер — отец Вероники и Изабеллы, но ему ничего не известно о том, что банкир в последнее время всерьез озаботился своим отцовством. По идее, он считает, что банкиру нет до девочек дела. Правда, раньше он прозорливо советовал мне прятать их от Клавьера, полагая, что банкир, узнав об отцовстве, причинит мне немало беспокойств. Да, именно так… Но с тех пор столько воды утекло! И я, слава Богу, рассказывая Морису о ссоре с Бонапартом, ни словом не упомянула о разговоре с банкиром на постоялом дворе госпожи Розен!

Кроме того, использовать детей — это такая низость, что я ее и предполагать не могу! Талейран не способен на такое, разве не так?

Поздним вечером, когда моя тревога достигла апогея, в мою комнату постучали. Я бросилась к двери. Увы, это был не Талейран и даже не его секретарь Лабори, как я воображала. На пороге стояла угрюмая Келли, облаченная в шелковый халат.

— Извините за поздний визит, — сказала она бесцеремонно, — но я хочу внести ясность в ваши дела, мадам. Это должно остаться между нами, конечно.

Высокая и дородная, она надвинулась на меня, и я была вынуждена посторониться, чтобы дать ей войти. Только бы это была не сцена ревности! Все это было совершенно лишнее…

— Господин министр по каким-то причинам еще не вернулся, — вопросительным тоном сказала я, провожая ее до кресла.

Она саркастически усмехнулась.

— Как же! Талейран давно дома.

Я чуть не подпрыгнула на месте от неожиданности.

— О Господи! Почему же он медлит? Почему не несет мне…..

— …не несет вам ваши бумаги, хотите вы сказать? Ну, этот вопрос занимает и меня. А министр давно дома. Он вошел в особняк со стороны кладбища. Там есть черный ход, которым он всегда пользуется, когда не хочет, чтоб его заметили.

Она уселась в кресло и глядела на мое замешательство гордо, с высокомерным наслаждением.

— И гости его так же, бывает, приходят, — добавила Келли самодовольно. — Так-то, мадам! Важные гости…

Она сказала это с таким большим значением, что страшная догадка стала закрадываться в мое сознание.

— Вы попали в западню, мадам, и получите совсем не то, чего ждете.

Пытаясь сохранять самообладание, я села у камина напротив нее. Несколько мгновений помолчала, собираясь с мыслями. Келли пришла не просто так: она, конечно, что-то знает. Она всей душой хотела бы, чтобы я уехала. Стало быть, если она в порыве тупой женской ревности еще не вцепилась мне в волосы и не устроила скандал, у нее, возможно, есть способ мне помочь. Ведь выдворить меня из Парижа — в ее интересах…

— Кто у него? — спросила я кратко, имея в виду министра.

— Сейчас? Сейчас у него Клавьер. Они воркуют в тайной гостиной, как голубки.

Она любезно улыбнулась, показав крупные белые зубы:

— Если вам угодно, могу вам их показать. Есть у меня местечко, откуда все видно.

От того, что она мне сказала, у меня все похолодело внутри. Сбылись мои худшие предчувствия! Талейран не выдал меня Бонапарту, но плетет вокруг меня иную паутину, задействуя своего «друга» Клавьера. Вот только зачем ему это? Неужели из-за денег? Неужели он просто продал меня? Но, Боже мой, как же это мелко… Или…

Келли будто угадала мои мысли:

— Да-да, бедный Морис просто сбрендил, изобретая способы удержать вас в Париже. Зачем вы ему сдались — ума не приложу. Неужели он допускает, что я отпущу его? Что за идиотизм! Я не уступлю своего места в этом доме ни одной даме на свете, будь то принцесса или герцогиня! Если уж на то пошло, то я тоже могу стать принцессой. Одна гадалка однажды напророчила мне такую судьбу — быть знатной дамой. Так что я охотно помогу вам сбежать. Это мне на руку.

Она прищурилась:

— Вы ведь тоже не имеете ничего против побега из этого дома? Я не ошиблась в вас?

— А что он задумал? — спросила я негромко, не ответив на ее вопрос. — Какой способ задержать меня выбрал?

Мадам Грант озабоченно потерла переносицу:

— У вас есть дети, не так ли?

— Да… Два маленьких сына и дочери-близнецы…

— Дочери-близнецы! О-о, моя дорогая, вот-вот. О них-то и шла речь, насколько я могла понять, пока их слушала. Банкир — их отец, выходит?

— Это он так думает, — сказала я сдавленным голосом.

Мадам Грант издала смешок:

— Добрая половина француженок душу бы продали за то, чтоб заполучить такого богатого отца для своих детей. А вы, стало быть, отказываетесь? Ну, да это и не важно. Важно, что банкир сам себя считает их отцом… Душка Талейран рассказал ему все, что знал об этом, и благословил на подвиги отцовства!

Помолчав, она деловито подытожила: