К истории последних дней Временного Правительства

Не так обстояло дело в других фракциях. Из сделанных уже выше замечаний о составе, группировках, настроении Совета Республики ясно, почему невозможно было собрать большинства за такую резолюцию без «бесконечных» споров. В частности, очень сильна была оппозиция во фракции с. р., где довольно большое крыло готово было пойти навстречу требованиям Керенского. Однако другая часть фракции с. р., с А. Р. Гоцем во главе, упорно боролась за ту же самую точку зрения, которая была формулирована в нашей резолюции.

На почве этой внутренней борьбы среди с. р. произошел эпизод, не совсем обычный в истории парламентских фракций. По настоянию Гоца я был приглашен сделать во фракции с. р. доклад о переживаемом кризисе и обосновать предлагаемый мною проект резолюции. После моего доклада были продолжительные и довольно бурные прения, продолжавшиеся и по моем удалении с заседания.

В результате всей этой борьбы внутри Совета, занявшей, действительно, весь день и часть вечера, резолюция прошла незначительным большинством голосов. Замечу тут же мимоходом, что одним из первых актов большевиков, после занятия телеграфа, было распоряжение о том, чтобы эта резолюция никуда не передавалась и нигде не опубликовывалась: большевики считали, очевидно, невыгодным для успеха своего дела, чтобы население было осведомлено о том, что Совет Республики принял такое постановление.

Лишь только резолюция была принята, возник вопрос, что же делать дальше, так как было ясно, что дорога каждая минута, и времени терять нельзя.

У меня возникла мысль отправиться немедленно на заседание Временного Правительства и потребовать от него от имени большинства Совета Республики немедленного отпечатания и расклейки тою же ночью по всему городу афиш с заявлением, что Временное Правительство: 1) обратилось к союзным державам с требованием немедленно предложить всем воюющим странам приостановить военные действия и начать переговоры о всеобщем мире; 2) распорядилось по телеграфу о передаче всех помещичьих земель, впредь до окончательного решения аграрного вопроса, в ведение местных земельных комитетов; 3) решило ускорить созыв Учредительного Собрания, назначив его – не помню уже точно, на какое число.

Гоц, которому я сообщил свою мысль, охотно ухватился за нее. Мы решили, что к нам двоим надо присоединить председателя Совета Республики Н. Д. Авксентьева, как лицо, призванное официально выражать мнение предпарламента, фиксированное в только что принятой резолюции. Авксентьев всячески отнекивался: он по существу не разделял точки зрения, выраженной в резолюции, и потому, конечно, имел мало склонности отстаивать ее, да еще в такой необычной форме, как задуманная нами. Только уступая нашим настояниям, ссылкам Гоца и на партийную дисциплину и на формальные обязанности его, как председателя, он нехотя отправился с нами.

Такова была. «делегация от социалистических групп», о составе которой А. Ф. Керенский почему-то умалчивает. Прибавлю, что в течение всей беседы этой делегации с Керенским Авксентьев, как то и соответствовало его общему настроению, в разговор почти не вмешивался, а поскольку вмешивался отдельными замечаниями, то преимущественно с целью ослабить резкость нашей постановки и поддержать Керенского. Но вся беседа с Керенским велась не мною одним, как можно подумать из изложения Керенского, а мною и Гоцем, с которым у меня в ходе беседы никакого разногласия не обнаружилось.

Изложение «исторической сцены» А. Ф. Керенским начинается уже с внешней неточности. Беседа происходила не в его кабинете и не в «перерыве заседания Временного Правительства». Временное Правительство заседало, когда мы прибыли в Зимний дворец, – если не ошибаюсь, – в Малахитовой зале. По нашему требованию дежурный чиновник вызвал Керенского, который-с явным неудовольствием и неохотой-и вышел к нам в комнату, соседнюю с залой заседания, – сколько помнится, одну из комнат так называемой половины бывшей императрицы. Читатель увидит, что эти мелкие подробности имеют некоторое значение.

Беседа, действительно, началась с того, что мы сообщили Керенскому текст принятой Советом Республики резолюции, и он, действительно, отвечал на нее «взволнованной филиппикой». Я не помню, чтобы А. Ф.Керенский говорил, что «после такой резолюции правительство завтра же подаст в отставку», но из дальнейшего хода беседы видно во всяком случае, что эти слова не были для него твердым политическим выводом из создавшегося положения, а, максимум, крайним выражением возмущения и взволнованности.

Ввиду этой взволнованности Керенского мы, действительно, старались по возможности подавить свое собственное возмущение и тревогу и говорить «спокойно и рассудительно». Повторяю, – мы, потому что говорили и Гоц, и я, оба-вполне солидарно, и я не могу уже теперь припомнить, что именно в беседе принадлежало мне и что Гоцу.