К истории русского футуризма

Хотите – буду от мяса бешеный,
– и, как небо, меняя тона –
хотите, буду безукоризненно нежный,
не мужчина, а – облако в штанах!¹⁰

«Красивому двадцатидвухлетнему» казалась легко преодолимой, почти игрой, стихия сантиментальных нежностей. Слишком уж увлекала и бодрила огромная цель: в непримиримой борьбе с академизмом и официальщиной создать новое небывалое словесное искусство. Сил было так много, что не пугали ни вековые твердыни врага, ни малочисленность соратников:

…Но нас,
футуристов,
нас всего – быть может – семь¹¹

.

Но столько энергии взяла эта поистине героическая борьба, такого действительно бешеного размаха потребовала она (период «Облака в штанах»), что скоро, как реакция, пришла пониженная сопротивляемость расслабляющему облачному киселю – «женского, мягкого»¹². Оно оказалось вовсе не пустяком. С огоньком будуарной лампадки шутки были плохи. Уже во «Флейте позвоночника» (1915 год) безысходное любовное томление заставило поэта мрачно размышлять:

Все чаще думаю,
не поставить ли лучше
точку пули в своем конце
Сегодня я
на всякий случай
даю прощальный концерт.

Эта демобилизация бойца поэта, эта предательская мысль об отступлении, о сдаче, с годами повторяется все чаще.

Глазами взвила ввысь стрелу.
Улыбку убери твою.
А сердце рвется к выстрелу,
а горло бредит бритвою.

(«Человек»)

В 1916 г. он презрительно отбрасывает ее:

– Прохожий!
– Это улица Жуковского?
– Она – Маяковского тысячи лет:
он здесь застрелился у двери любимой
Кто?
Я застрелился?
Такое загнут!

(«Человек»)

Но стойкость все падает. В 1923 г. он протестует в совершенно другом, приглушенном тоне:

Я их не порадую выстрелом.

(«Про это»)

Громадная работа поэта, конечно, резко повышала естественную усталость. Наконец, пришла болезнь. Грипп, осложненный воспалением легких, заметно надламывает поэта. Он часто жалуется на боли в горле, рассматривает его в зеркало. Он боится, что ему придется отказаться от публичных выступлений. Врачи запрещают курить, но Маяковский немыслим без папиросы.

Поэт еще пытается продолжать борьбу. Он пишет последнюю боевую вещь и озаглавливает ее совсем как в молодые годы: «Во весь голос». Но именно здесь его могучее горло сдает чаще обычного. Вся поэма выглядит как решительная схватка со всем враждебным, что было в самом поэте и его окружении. После немногих наступательных и кусливых строк – неожиданный жалостный срыв. Истеричное откровенничанье:

Но я
себя
смирял,
становясь
на горло
собственной песне¹³

.

За этим признанием, открывающим тыл, – новый ораторский взлет, стихи, полные гордого самоутверждения:

Мой стих
трудом
громаду лет прорвет
и явится
весомо,
грубо,
зримо,
как в наши дни
вошел водопровод,
сработанный
еще рабами Рима.

И вдруг поэт становится в заблаговременно посмертную позу:

В курганах книг,
похоронивших стих,
железки строк случайно обнаруживая, вы
с уважением
ощупывайте их,
как старое,
но грозное оружие¹⁴

.

Затем, после романтического (в духе «Ночного смотра» Жуковского-Зейдлица)¹⁵ парада «застывших острот», поэт опять черпает подъем, вспоминая 20-летние победные бои в одном строю с «пролетарием планеты», когда –

под пулями
от нас буржуи бегали,
как мы
когда-то
бегали от них¹⁶

.

С этой высоты поэма вновь срывается в мрачные похоронные пропасти, где и «мертвый стих», и «безутешная вдова», и замшелые осклизлые мраморы и бронза надгробий.

Дальше образ строящегося социализма еще раз на мгновение вырывает поэта из этих гибельных темнот. Но голос снова подводит: язык шершав, в горле першит, в нем застревают остатки старого «непрожеванного крика». Сознание последней катастрофы, как всегда, заставляет Маяковского ощутить себя зверем. Но это уже не реальные несчастные собака, лошадь или медведь прежних лет, а подобие

чудовищ
ископаемо-косматых¹⁷

.

К «образу звериному» Маяковский прибегает в худшие свои минуты, когда уже «нельзя по-человечьи». И действительно, вслед за бредовым чудовищем – провал, маячит «дней остаток», поэт открыто и прямо говорит о близкой личной гибели, его единственная забота – свежевымытая сорочка (зам-саван, предусмотрительно заготовляемый поэтом?)¹⁸.