К морю Хвалисскому (СИ)

Великий Органа в сопровождении боярина и Лютобора быстрым шагом направились к становищу, а брат Ансельм решил задержаться, чтобы окропить трубку святой водой и прочитать над горючей жидкостью молитву.

Хан Камчибек, его приемный брат и Вышата Сытенич преодолели примерно половину пути, когда Тороп почуял в прибрежных зарослях какое-то движение. Сначала он решил, что это возвращается сухим путем в свою нору облюбовавшая глинистый откос выдра. Расставляя сети у берега, он не раз давал себе зарок ее поймать: плутовка бессовестно воровала рыбу. Затем, однако, мерянину подумалось, что гибкий проворный зверек производит слишком много шума.

И в этот миг густая тень расступилась, открывая очертания человеческой фигуры, и на солнце блеснуло нацеленное в спину то ли боярину, то ли великому хану лезвие ножа. Второй убийца поднялся прямо из-под земли.

По своему холопьему положению, Тороп опять оказался безоружен, зато рука Анастасия продолжала сжимать трубку, заряженную горючим составом: критянин решил свое творение напоследок еще раз испытать. Испытание прошло более чем успешно: вырвавшаяся из трубки струя пламени превратила злодея в мечущийся с истошными воплями по берегу живой факел. Второго убийцу пригвоздил к земле брошенным на манер сулицы Даром Пламени вовремя обернувшийся Лютобор.

Хан Камчибек свирепо сжал в руке плеть.

— Караульных сюда! — рявкнул он. — Шкуры поспускаю! Вражеские лазутчики уже подле вежи шастают!

— Не суди их строго, — попытался смягчить хана Вышата Сытенич, без страха, но с интересом оглядывая труп второго злодея и в особенности его плащ с искусно прикрепленными пучками травы, — эти люди обучены проникать туда, где и степной волк бы не прорыскал.

Тороп тоже посмотрел на убитого злоумышленника, но его внимание привлекло, главным образом, искаженное болью и ненавистью лицо — этот человек охранял Булан бея в Булгарском караван сарае, когда тот играл в нарды с Беленом.

Не говоря ни слова о боярском племяннике, мерянин сообщил о своем открытии.

— А ты в этом уверен? — спросил хан Камчибек.

— Как и в том, что его товарищ в Булгаре пал от того же меча.

— По крайней мере, Господь послал им обоим легкую смерть, — перекрестился брат Ансельм.

Говоря так, монах имел в виду злоумышленника, удостоившегося чести первым испытать действие изобретения Анастасия. Хотя молодой ромей, дававший клятву Гиппократа, пытался сбить пламя, его состав горел отменно. Несчастный умер в страшных мучениях, а его тело не поддавалось опознанию. Тороп его, впрочем, не жалел, как не пожалели в его селище Булан беевы слуги запертых в горящем святилище детей и стариков.

— Ну что ж, теперь мы знаем, кто ведет хазар, — жестко сказал Анастасий, потирая запястья с немного побледневшими рубцами от веревок.

— И он ничего не забыл, — отозвался Лютобор.

В глазах критянина застыл вопрос:

— А я думал, их целью был твой брат!

— Возможно, что и он, — пожал плечами Лютобор. — Убийц было двое, и имени второго мы уже никогда не узнаем. Вопрос в том, откуда хазары узнали, когда и куда отправятся в это утро боярин и великий хан!

Нос у Торопа сделался холодным и мокрым, как у борзой на гоне. Он припомнил, что давеча, когда сговаривались, возле стрыя Вышаты без особой надобности крутился Белен, и в дозор нынче съездить вызвались те самые гридни, что несли караул в ночь, когда Булан бей Мураву похищал…

Тем временем, берег заполнялся народом. Весть о покушении разнеслась с быстротой лесного пожара, люди побросали свои дела, чтобы убедиться, что все окончилось благополучно.

— Полно вам! — недовольно ворчал великий Органа, пытаясь успокоить жену и мать и поочередно обнимая своих младших сыновей. Благодаря отваге и быстроте отцова приемного брата и его товарища, они сегодня не остались сиротами.

Убедившись, что старший сын здоров и невредим, по-матерински ласково поправив, разметавшийся золотистый чуб среднего, госпожа Парсбит повернулась к Анастасию:

— Было у меня три сына, а теперь их стало четверо! Такие поступки потомки Степного Ветра никогда не забывают.

— О чем ты говоришь, мать?! — воскликнул Аян, подоспевший раньше всех рука об руку с молодой. — Человека, возвратившего зрение Гюльаим, а затем спасшего ее жизнь, я уже давно иначе, как братом не называю.

— Да и мне такого молодца не грех было бы сыном назвать, — улыбнулся боярин. — Не говоря уж про вашего Барса!

В это время запрудившая дорогу толпа разомкнулась, пропуская Мураву. Девушка вся в слезах бросилась на шею отцу. Тот ее обнял, успокоил, рассказал, как все вышло, а потом подвел к своим спасителям. Господь явил знак, теперь следовало выбирать.

Они стояли перед ней: воин и целитель. Один — в забрызганном кровью плаще, другой — в испачканной копотью, местами прожженной рубахе. Оба смотрели на нее с ожиданием и надеждой.

То, что сейчас должно что-то произойти, каким-то образом поняли все, и потому сразу затихли, только в каком-то шатре жалобно плакал оставленный без присмотра ребенок.