К. Н. Батюшков под гнетом душевной болезни

«Милостивый государь!

Вы уже, конечно, знаете о несчастном состоянии, в котором находится здесь господин Батюшков. С августа это состояние только ухудшилось, о чем я подробно написал г-ну Гнедичу. Муж его сестры Шипилов побывал здесь, получив новости от меня. Он сделал всё возможное, чтобы убедить Батюшкова ехать с ним, но, увидев, наконец, бесполезность своих убеждений, уехал обратно. Вместе с г. Мюльгаузеном я делаю всё возможное, чтобы предупредить беду, но нам кажется, к сожалению, что все наши хлопоты бесполезны. Две недели назад он бритвой перерезал себе горло, но рана оказалась не смертельной — его спасли. Совершенно невозможно предугадать, что он еще сделает в этом месте, лишенный всякой надежды на средства и достаток. Я распорядился присматривать за ним, сколько возможно, отстранив от него всё, что могло бы помочь ему убить себя. Я исчерпал в разговорах с ним все возможные доводы. Пытаясь привести его к религии, я приглашал священника, — но всё напрасно. Он утверждает, что Бог сам призывает его к смерти, что все хлопоты по присмотру бесполезны, потому что существуют тысячи способов умереть. Досадно, но всё это свидетельствует о продолжении расстройства разума, вызванном некоей причиной, мне неизвестной. Настаивая на своем безумном замысле, три дня назад он послал мне письмо, которое я прилагаю вместе с другими запечатанными письмами. Я немедленно пошел к нему и говорил с ним два часа, отыскивая веские доводы. Наконец, мне удалось внушить ему, что он охвачен жестоким намерением. Он сказал, что если бы ему удалось накопить силы, то во властном мире не существовало бы тех, кто помешал бы ему умереть. Я заметил, что угроза применить силу провоцирует раздражение больного. Г. Мюльгаузен установил, что угроза насилия приводит его в ярость и бешенство, с которыми доктор ничего не может поделать. Поэтому даже небольшой присмотр весьма труден. Его дверь всегда закрыта; он позволяет входить только девочке с постоялого двора. Она ему прислуживает, потому что своего слугу он прогнал три месяца назад, заявив, что тот в сговоре с людьми, собирающимися применить к нему грубую силу. Я сделал все, что мог, чтобы убедить его выйти из постоялого двора, и даже приготовил ему комнаты, где за ним было бы удобнее присматривать. Я сказал ему, что он был болен, что его замучил шум, который всегда есть на постоялом дворе — но всё было бесполезно. Тем более досадно, что он, боюсь, может выброситься из окна. Повторяю еще раз: я здесь не вижу возможности спасти его. Я посылаю к вам письма, милостивый государь, не понимая, кому они адресованы. Я хотел бы ошибиться, но боюсь, что когда вы это письмо получите, все предосторожности окажутся бесполезными, и он покончит с собой. Вы не можете себе представить, как жаль мне этого молодого человека. Я не могу постичь причины, которая могла побудить это расстройство. Я сделал все, что мог, чтобы выявить какие-нибудь симптомы болезни, но ничего не мог достичь. Всё, что я смог выяснить, это то, что он убежден, что его везде преследуют. Боюсь, милостивый государь, что он предпримет еще одну попытку самоубийства, которой уже не удастся помешать. Позвольте изъявить вам глубокое уважение, с которым я имею честь быть

Вашего сиятельства

покорный слуга

Н. Перовский

15 марта 1823

Симферополь».[101]