К отцу

Ну вот тогда и исчезла Пашка из поля зрения, затерялась где-то в Сибири вместе со своим интендантом. Прошел сорок третий год. Закончился сорок четвертый. В сорок пятом пришел войне конец. Никто Пашку не вспоминал, как будто никогда ее и не существовало на свете. И Маняша стала о ней забывать.

Потом уже, когда отменили продовольственные карточки и жизнь стала налаживаться, Маняша в хлебном магазине прислушалась вдруг к одному разговору. Мелькнуло знакомое имя, Пашкино имя было произнесено. Разговор шел о Пашке Кривобоковой. Будто бы муж у нее, интендант, после войны в одночасье помер, а его взрослые сыновья Пашку из дому выгнали, и теперь она снова работает хлеборезкой в войсковой части. Золотишка, видно, не осталось, утекло, как мелкий песок сквозь сито. Правда все это или нет, Маняша не знала. Будто бы писала кому-то Пашка, жаловалась на свою злодейку-судьбу. Маняша не стала допытываться. Зачем? Постояла, послушала, взяла хлеб (одну буханку, больше не надо было!) и побежала домой: меньшой во вторую смену в школу ходил. В это время она одной мыслью жила: уехать бы поскорее из чужого города, куда перед войной увез ее Василий. Что ей здесь делать, одной, с тремя детьми. Трое с ней к тому времени осталось. Или четверо? Нет, трое. Старшего в сорок шестом взяли в армию. Второй в сорок восьмом уехал учиться в техникум. Конечно, трое. С тремя она переезжала. Меньшой ходил тогда в начальную школу. Маняша продолжала работать на фабрике. Зачем ей нужно было узнавать про Пашку? Со старым было покончено.

Но думала ли Маняша, что снова встретится с Пашкой! И где — на своей родине, как будто это специально кому-то надо было!..

4

Да, с фокусами жила Пашка Кривобокова, а вот какой фокус привел ее в родные Маняшины места — никто не знал, и она сама никогда об этом не заговаривала, Одна Маняша знала.

Думая об этом, Маняша поднималась из овражка на шоссейную дорогу, которая круто поворачивала к мосту. Монастырь стоял справа, с башнями по углам, с чуть покатистыми стенами — настоящая крепость. С детства запомнила Маняша эти стены, а вернее, одну из них, мимо которой шла дорога из Павловского в город, где она теперь жила. Вот эта, по ней сейчас семенила Маняша. Один раз отец взял ее с собой в город, Ехали на санках, дорога была накатанная. Ну да, поблескивала так, что резало в глазах. Маняша сидела в санях спиной к лошади, пока отец не сказал, чтобы она поглядела на стену. И тут Маняша ахнула: стена вырастала из земли и, кажется, доставала до неба. Выше изб была стена, выше деревьев. Конечно, ей тогда показалось, что и деревья ниже стены. Может быть, она приняла за верхушку стены маковки церквей: они и сейчас возвышались над всей округой. На горе был поставлен монастырь. Теперь внутри только одна церковь. В монашеских кельях давно живут рабочие. Монастырем это место называют по привычке.

В церковь, что осталась от монастыря, и повезли отпевать Пашку Кривобокову. Когда же она бога признала, эта женщина?

Удивительной была ее жизнь. Пила, гуляла, скупала золото, угробила здоровье — и вот потом склонилась к богу, к религии. Вот отпевать в церкву повезли… И она, Пашка Кривобокова, в рай мечтает попасть? А за что? За какие заслуги? Всю жизнь грешила — и в рай?!

Удивительным все это показалось Маняше. Не верила она ни во что это, не могла душой поверить, оттого и в церковь ходила без желания, все равно что по принуждению.

И нечасто ходила, только по большим праздникам. Ну да теперь не об этом речь.

Маняша глазам не верила, когда зимой на привокзальной площади подбежала к ней Кривобокова — та самая! — назвала по имени, обняла и прослезилась. «Она ли?» — спрашивала себя Маняша. Видела, что она, Пашка, та самая, да только откуда и как?..

А Пашка висела у нее на плечах и тоже повторяла:

— Маняша, Маняша, ты ли?..

Не притворялась — радовалась, как будто всю жизнь поминала Маняшу добрым словом, и неподдельная эта радость размягчила и Маняшино сердце, всплакнула и она, всплакнула чистосердечно, а не за компанию.

— Здесь живешь? Давно? Как попала?..

Пашка быстро спрашивала и, не дожидаясь ответа, торопясь, тянула Маняшу за руку, А куда тянула, Маняша сначала не поняла. Думала, что в вокзале хочет потолковать Пашка, на лавочке, в тепле. Но Кривобокова потащила ее прямиком в ресторан.

— Посидим. Что ты! За такую-то встречу!.. Я сейчас винца закажу.

Говорила, а сама все тянула Маняшу, подвела к свободному столику, смахнула ладошкой крошки со стула. Потом назвала какую-то официантку по имени. Сделала ей рукой знак. Та понимающе кивнула.

— Ну, Маняша! — садясь напротив, радостно сказала. — Вот не думала, не гадала! Поминаешь ли жизнь-то нашу?

— Что ее поминать? — боязливо озираясь, откликнулась Маняша. — Что было, то прошло.

И прибавила просительно:

— Ты бы это… не надо, Паша. Я вина не пью.