К последнему городу

Камилла проснулась оттого, что ей в глаза светил свет. Его источником оказался молодой месяц, повисший в темном небе. Камилле показалось, что она слышала какой-то тихий шум; но ветра не было, а Роберт, лежащий рядом, дышал ровно и тихо. Она выбралась из спального мешка, надела хлопковый халат и прислушалась. Звук был похож на тихий плач или завывание. Может быть, это выло какое-то животное.

Снаружи ее голые ноги погрузились в густую траву, разросшуюся там, где некогда была деревенская площадка для игр. Камилла постояла, вслушиваясь в теплую ночь. По обе стороны от нее стояли другие палатки, и ни в одной из них не горел свет. Она снова услышала этот плач, на этот раз перемешанный с шелестом воды в реке. Проходя через площадку, она все смотрела себе под ноги, в траву, опасаясь, не водятся ли тут змеи. Дойдя до палатки Франциско, Камилла нагнулась и заглянула внутрь через москитную сетку на входе. Теперь его стоны не отличались от тех, которые обычно издают во сне, но она слышала, как он переворачивается с боку на бок.

Когда Камилла, наклонившись, вошла, что-то ударило ее по щеке. Это оказалось керамическое распятие, висевшее у входа. Франциско лежал, распластавшись под смятой простыней в тусклом свете луны. Она прикоснулась тыльной стороной ладони к его лбу. Он был очень горячим. Камилла порылась в вещах Франциско, ища фляжку, которую он всегда носил с собой, потом обмакнула свой носовой платок в прохладную воду и протерла ему виски. Он пошевелился, как будто это напомнило ему о чем-то, и посмотрел вверх. Но глаза его казались тусклыми. Опустившись рядом с ним на колени, она подумала, что он просто не узнает ее. Он продолжал смотреть на нее, немного испуганно, пока наконец его дыхание не успокоилось.

Она сказала:

– Может, тебе принести что-нибудь болеутоляющее, чтобы перестала болеть голова?

Он ничего не ответил, и она добавила:

– Это я, Камилла.

Франциско попытался сфокусировать взгляд. Его рука метнулась к ней, но тут же снова легла на брезентовый пол. Он сказал:

– Не уходи.

– Я не знаю, чем тебе помочь.

– Просто останься. – Он с трудом приподнялся на спальном мешке. Его голые плечи отчетливо выделялись на фоне простыни, узкие плечи мальчишки.

– Все вокруг кружится, – сказал он.

– У тебя солнечный удар, – но она была не совсем в этом уверена. – Ты слишком долго пробыл на солнце.

– Мне не нужно было делать этого. – Его голос слабел, как будто Франциско погружался в сон. Он пробормотал: – Я вел себя недостойно.

– Ты вел себя очень достойно, – отозвалась Камилла.

Но он не слышал ее. Его следующие слова слились воедино – кажется, он говорил о семинарии, – и он стал корчиться от боли. Она не знала, что ей делать, и поэтому просто положила мокрый платок на его лоб и бережно взяла его голову в свои ладони. Не зная, слышит ли, понимает ли он ее, Камилла все же сказала:

– Сейчас мы успокоимся.

Да, подумал он в бреду, мы выйдем из лунного света к Богоматери, возле семинарии в Пласенсии. Его голова кружилась, он почти терял сознание. Боль прошла. Богоматерь парила в синих одеждах над алтарем. Ангелы возносили ее к небесам. Богоматерь, Приносящая Победу, «Она – твоя покровительница, Франциско», смотрела вниз из-под полуприкрытых век. К нему вернулась его болезнь, его затошнило от собственной беспомощности, похожей на непростительный грех. Если заглянуть под лавки в монастырской столовой, то можно заметить, что на них вырезаны отвратительные слова. Даже здесь.

Камилла смотрела на странного парня с полуоткрытыми глазами и время от времени стирала влагу с его щек. Она не понимала ничего из того, что он говорил. Его голова была тяжелой, а волосы рассыпались по ее колену и образовали темный нимб у него над головой. Франциско был почти без сознания.

Она прикоснулась к его груди и поняла, что у него горит все тело, все его обнаженное тело под простыней. Камилла быстро отдернула руку.

Благоговение, написанное на его лице, больше не смущало ее. Напротив, она принимала его с некоторой нежностью к Франциско. Она откинула назад свои спутанные волосы. Как глупо, думала она, в ее возрасте воссоздавать себя в чужом взгляде – потому что, скорее всего, именно ее он и видел в своем бреду. Он казался Камилле скорее таинственным мальчиком, чем взрослым мужчиной. Его тонкие черты и нервный рот постоянно двигались во сне. Потом он начал кашлять, его глаза снова остановились на ней, и она услышала слова:

– Puede ser puro el amor?[37]

– Что?

Он нахмурился:

– Любовь между людьми, может ли она быть чистой?

– Чистой? – Она не знала толком, что он имеет в виду. Но ответила: – Нет, Франциско, я так не думаю.