К последнему царству

– Александр Иеронович, я внимательно слежу за происходящими в стране переменами, вы проводите глубокие и радикальные реформы. На этом фоне вопрос о спорте представляется мне мелким и незначительным. Треска вы, конечно, наделаете много, а результат? Не будет ли он ничтожен по сравнению с произведенным треском?

– Европейская цивилизация понемногу превращается в цивилизацию законченных безумцев. Это касается и России в той мере, в которой она уже слилась с европейской цивилизацией. Европу мы лечить не собираемся, да и поздно уже, а вот Россию постараемся поставить с головы на ноги. Вопрос о спорте – одно из проявлений современного безумия, мы не можем оставить это, как есть. Пусть это не самое страшное проявление безумия, но вылечить его куда легче, чем другие, вот мы и начинаем с того, что легче. А впереди нас ждут куда более глобальные перемены.

***

Патриарха Ставров решил уважить, и сам пришёл в его резиденцию. Заранее попросил избавить его от протокольной части и настроиться на серьёзный разговор с глазу на глаз. Прессу не приглашал, объяснив, что картинки не будет. Он взял с собой лишь одного адъютанта, как и во всех серьёзных случаях. Патриарх так же встретил его в сопровождении лишь одного келейника. Святейший был достаточно опытным человеком и ситуацию чувствовал. Они без лишних приветствий прошли в небольшую комнату и сразу начали разговор по-существу.

– Поговаривают, Александр Иеронович, что вы намерены сделать Церковь государственной.

– И мысли не имел. Государственная Церковь – это Церковь порабощенная государством. Кому это надо? Мы будем строить отношения с Церквью по принципу византийской симфонии. Церковь и государство будут двумя равноправными субъектами. Человек состоит из тела и души. За тело отвечаем мы, за душу – вы.

– Мне трудно объяснить, какое это счастье, разговаривать с главой государства на одном языке, будучи избавленным от необходимости объяснять азбучные истины.

– Азбука – ещё не язык, нам о многом предстоит договориться. У меня есть намерение немножко растоптать конституцию. Какую позицию по этому поводу займёт Церковь?

– Ни какой. Церковь не вмешивается в дела государства. Я гарантирую вам нейтралитет. Ни один священнослужитель ни как не прокомментирует ваши действия.

– Хорошо. Большего мне и не надо. А ваше личное отношение к моим намерениям?

– Конституция полностью либеральна. Либерализм – политическая форма атеизма. Как может патриарх относиться к безбожию?

– В связи с реставрацией монархии тоже возражений не последует?

– Если страной будет править помазанник Божий, какие у Церкви могут быть возражения?

– А ведь многие ваши отнюдь не придут в восторг от возвращения автократора.

– Смирить их – моя задача. Не думайте об этом, Александр Иеронович.

– Вы хотите сказать, что полностью контролируете церковную иерархию?

– Не в меньшей степени, чем вы контролируете своё правительство.

– Рядом со мной казнокрадов нет. Найду – расстреляю. А вы можете поручиться, что рядом с вами нет содомитов? Да ведь вы же знаете, что есть. И вы их терпите.

– Вы бы не лезли в церковные дела, господин правитель. У нас ведь симфония, правда? Разграничение полномочий.

– С таким же успехом вы могли бы посоветовать муравью не вмешиваться в дела муравейника. Я церковный человек, Церковь – мой дом. Я такая же частица Церкви, как и вы. Вы лучше меня знаете, что церковная иерархия – ещё не Церковь, но вам удобно иногда об этом забывать. Знаете, в чем разница между нами? Я имею к Церкви прямое и непосредственное отношение, а вы ни малейшего отношения не имеете к государству. Так что разговор между нами, это не только диалог между Церковью и государством, это ещё и внутрицерковный диалог.

– Но, как простой мирянин, вы должны помнить, что разговариваете с патриархом.

– Как патриарх, вы ни когда не стали бы разговаривать с простым мирянином. Когда у нас был возможен диалог между иерархией и мирянами? Вы же привыкли возвещать великие истины, а наше дело внимать вам в безмолвном восхищении. У нас и представить себе невозможно публичную полемику между мирянами и епископом, а ведь это должно быть обычным делом. Моя, как мирянина, обязанность, следить, православно ли проповедует епископ. Между тем, любой епископ воспримет это, как неслыханную наглость. Все слишком привыкли к тому, что в церковных вопросах разбираются только священнослужители, хотя это уже давно не так. Да и дело не только в этом. Епископат почему-то привык смотреть на мирян, как на холопов, которые и рта не смеют раскрыть перед князьями Церкви.

– Смиряете меня, многогрешного, – тихо улыбнулся патриарх.