К последнему царству

На четвертый день после боя прибыл третий марковский батальон. Ему придали две обстрелянных роты и послали против второго уездного центра, где окопались красные. Но там боевой работы почти не было, красные в большинстве своём разбежались, осознав, что праздник закончился и начались кровавые будни. И всё-таки во время прочесывания города по ним много раз открывали огонь из окон. Марковцы потеряли убитыми 7 человек, ранеными – 16. Непримиримых красноармейцев на месте положили около сотни. Город на всякий случай просеивали сквозь мелкое сито ещё неделю. Обнаружили и пристрелили ещё два десятка красных.

Потом марковцы погрузились в самолёты и отправились в Москву. На территорию, которая была охвачена красным мятежом, ввели усиленные полицейские подразделения.

***

Ставров и Боровский сидели за бутылкой водки, спокойные, но с тоской в глазах.

– Почему же в 90-е не было ни каких красных мятежей в армии? – спросил Ставров.

– Потому что тогда все объелись советской властью, её ни кто больше не хотел. Сейчас от неё отдохнули, а вот капитализмом объелись. Почему за демократию ни кто горой не встал? Да потому что демократия для подавляющего большинства простых русских людей – это власть воров. Какой дурак будет за неё сражаться? А советская власть подзабылась, мифологизировалась и вспоминается теперь, как народное счастье, хотя ни кто тогда себя счастливым не чувствовал. Но дело не только в этом. Красные появились именно сейчас, потому что появились белые. Мы, сами того не подозревая, запустили в душах людей механизмы, которые в бездействии ржавели сотню лет. Люди истосковались по героической романтике. Всё кредиты да ипотеки – надоело. А мы подарили им белогвардейскую романтику. «Старого мира последний сон, молодость, доблесть, Вандея, Дон». И вот, как естественная реакция на белогвардейскую романтику, появились красные, которым захотелось возродить романтику «комиссаров в пыльных шлемах». Именно белые вызвали к жизни красных. Иной паренек, который ещё вчера ни чем кроме девочек и выпивки не интересовался, увидел, как по Москве стройными шеренгами маршируют белогвардейцы, и в висках у него застучало, и он процедил сквозь зубы: «Сволочи». И понял, что не может жить в одной стране с «белогвардейской сволочью». И это была нормальная реакция, потому что красные и белые действительно не могут существовать одновременно в одной стране. Этому пареньку захотелось чего-нибудь такого, что возвышается над его убогими материальными запросами, а мы показали ему цель, точнее – мишень.

– Напрасно, получается, в предыдущее правление рапортовали о том, что гражданская война, наконец, закончилась всеобщим примирением.

– Совершенно напрасно. В 1991 году коммунистов как бы прогнали, но как бы и не прогнали, заявив: «Хватит делиться на белых и красных». Как будто речь шла о конфликте футбольных болельщиков, у которых нет реальных причин для взаимного ожесточения. Ну повздорили, ну подрались, а теперь пойдем вместе пиво пить. Это отрицание конфликта привело к тому, что конфликт оказался загнан глубоко вовнутрь, где ни кому не заметное напряжение только нарастало, вот ситуация в конечном итоге и взорвалась. И хорошо, что взорвалась. Противостояние белых и красных может быть снято только победой одной из сторон.

– Мне тоже хотелось бы верить, что это был последний бой гражданской войны, которая закончилась победой белых. Но не рано ли праздновать?

– У нас сейчас не меньше оснований праздновать победу, чем у красных в 1922 году. Только надо понимать, что в такой войне не может быть победы окончательной. Белые и красные – носители двух разных доминант русской души. Они непримиримы и неистребимы. Они не могут господствовать одновременно, как нельзя одновременно молиться Богу и дьяволу. Одна из этих доминант должна взять верх и подавить вторую. Но подавить – не значит истребить. Разинско-пугачевско-большевистское начало русской души так же неистребимо, как и человеческая склонность ко греху. Полагаю, мы ещё увидим и большевистское подполье, и комсомольцев с Че Геварой в башке и «коктейлем Молотова» в руке.

– И что будет делать?

– Давить коваными сапогами.

– Этому вы, похоже, уже научились. Говорят, твои парни были очень жестоки. Почему?

– Да потому что они увидели перед собой не просто вчерашних одноклассников, таких же мальчишек, как они. Они увидели перед собой красных, то есть людей, повинных во всех запредельных зверствах красного террора. И это правильно, потому что, если люди встали под красное знамя, значит, они приняли на себя ответственность за всё, что когда-то совершили люди, впервые поднявшие это знамя. Да и ни какой особой жестокости со стороны марковцев не было, кроме расстрелов безоружных пленных. Это полностью принимаю на себя, я их не останавливал. Только прошу учесть, что марковцы убивали на месте не жалких мальчишек с невинными глазами, которые случайно выбрали романтику не того цвета, они убивали красную сволочь, которая не должна ходить по русской земле.