"К предательству таинственная страсть..."

Это о судьбах Роальда Сагдеева, Комы Иванова, Пивоварова, Евгения Сидорова и многих других профессоров. Не забыл Николай Алексеевич и о диссидентах, страдавших при советской власти и сделавших карьеру по­сле 1993 года, вроде Артёма Тарасова, Сергея Адамовича Ковалёва, Валерии Новодворской.

Под опалой в оны годы

находился демократ.

Друг народа и свободы,

а теперь он плутократ.

А разве нынешние заказные убийства, при которых мы живём четверть века, — новость для нас? Нет, мы просто забыли признание Гришки Зацепи­на (“Зацепа”) из поэмы “Современники”, написанной в некрасовскую эпоху русского дикого капитализма:

“Я — вор! — кричит вдрызг напившийся Зацепа, —

Я рыцарь шайки той

из всех племён, наречий, наций,

что исповедует разбой

под видом честных спекуляций,

где позабудь покой и сон,

добычу зорко карауля,

где в результате — миллион

или коническая пуля...”

Как тут не вспомнить судьбу Галины Старовойтовой, Деда Хасана, Бориса Немцова, Вячеслава Иванькова (“Япончика”) и многих других знаменитостей...

Предвидел Николай Алексеевич и сегодняшний наш рэкет (американское слово!), и наше сегодняшнее лакейство перед Америкой:

Грош у новейших господ

выше стыда и закона.

Нынче тоскует лишь тот,

кто не украл миллиона...

(Ну, как тут не вспомнить слова мошенника Вячеслава Полонского о том, что “у кого нет миллиона — тот не человек.”)

Бредит Америкой Русь,

к ней тяготеет сердечно...

Шуйско-ивановский гусь —

американец? — Конечно!

Что ни попало — тащат,

наш идеал, — говорят, —

заатлантический брат,

— Бог его — тоже ведь доллар! —

А как блестяще Некрасов проиллюстрировал сегодняшнюю историю о том, что новые русские переводят свои богатства в офшоры (английское слово!), покупают особняки в центре Лондона, куда их переехало несколько сотен тысяч, уговаривают Лёню Голубкова купить дом в Париже... Ох, неста­бильна обстановка в России, Ходорковский отсидел своё, а история с Маг­ницким тоже у всех в памяти. И Некрасов вводит в поэму “Современник” хор мирового финансового лобби, которое уговаривает рыдающего русского мил­лионера перевести свои капиталы в Англию, являющуюся “финансовой мате­рью” наряду с Америкой всех денег мира:

Денежки есть — нет беды,

Денежки есть — нет опасности

(Так говорили жиды,

Слог я исправил для ясности).

Вытрите слёзы свои,

Преодолейте истерику,

Вы нам продайте паи,

Деньги пошлите в Америку.

Вы рассчитайте людей,

Вы распустите по городу

Слух о болезни своей,

Выкрасьте голову, бороду,

Брови... Оденьтесь тепло,

Вы до Кронштадта на катере,

Вы на корабль... под крыло

К нашей финансовой матери.

Денежки — добрый товар,

Вы поселяйтесь на жительство,

Где не достанет правительство

И поживайте, как — царр!...

300 тысяч новорусских семей живут, уехавши к “финансовой матери” в объятия туманного Альбиона.

Но не выдержала душа “Зацепы” — русского мошенника и авантюриста — такого циничного совета, не мог он принять гнусное предложение сбежать из своей России:

Прочь! Гнушаюсь ваших уз!

Проклинаю процветающий

Всеберущий, всехватающий,

Всеворующий Союз!..

...Ушли, полны негодованья,

Жиды-банкиры... Леонид

С последним словом увещания

Перед Зацепиным стоит.

Как же объясняет некий Леонид страстную речь “Зацепы”? А вот как:

Русской души не понять иноверцу,

Пусть он бичует себе, господа!

Дайте излиться прекрасному сердцу —

Нет в покаянье стыда.

Однако вернёмся к Евтушенко, который назвал себя “некрасовцем”. Как мог он, увенчавший себя всемирной славой после стихотворенья “Бабий Яр”, поклоняться поэту, то и дело употреблявшему слово “жид”? А ведь за исполь­зование этого слова Евтушенко предлагал предавать антисемитов суду... Вот ведь как история подшутила над ним.

А в заключение “некрасовской главы” вспомню начало поэмы “Современ­ники”:

Я книгу взял, восстав от сна,

и прочитал я в ней:

“Бывали хуже времена,

но не было подлей!”

Последние две строчки Некрасова стали народной поговоркой.

***

В литературной судьбе Е. Е. в 1959 году случилось знаменательное собы­тие: он добился встречи с Борисом Пастернаком, которая якобы продолжа­лась аж 18 часов. О Пастернаке он вспомнил и в последние дни своей жизни, завещав похоронить себя рядом с ним. Видимо, он почитал Пастернака. Но было ли это почитание взаимным? Едва ли, если вспомнить поэтический завет Нобелевского лауреата:

Быть знаменитым некрасиво.

Не это подымает ввысь.

Не надо заводить архива,

Над рукописями трястись.

Цель творчества — самоотдача,

А не шумиха, не успех.

Позорно, ничего не знача,

Быть притчей на устах у всех.

Но надо жить без самозванства,

Так жить, чтобы в конце концов

Привлечь к себе любовь пространства,

Услышать будущего зов.

...............................................

Другие по живому следу

Пройдут твой путь за пядью пядь,

Но пораженья от победы

Ты сам не должен отличать.

И должен ни единой долькой

Не отступаться от лица.

Но быть живым, живым и только,

Живым и только до конца.

Из всех этих заветов Евтушенко был верен только последнему — “быть жи­вым”. Но читаешь это стихотворение, и поневоле закрадывается в голову мысль — а не судьбу ли своего поклонника предсказывал Борис Леонидович, когда писал это поэтическое завещание?