К причалу

Я подпеваю, хотя не знаю мелодии, и песню такую не слыхала никогда. Меня никто не слышит. Я покачиваюсь с закрытыми глазами и подпеваю.

По радио передали последние известия. И полилась прекрасная музыка. Мазурка Шопена. Та самая, в которой спокойная радость жизни, гармоничное и счастливое восприятие мира. Я наслаждаюсь. Если бы замедлить ход времени, чтобы дольше голубел этот тихий свет и этот удивительный день! Но день уходит.

Снег все идет. Мохнатый, щекочущий лицо снег. Я смотрю на освещенные окна домов и мне кажется, что там, в этих домах, горят тысячи свечей и идет тихий зимний праздник. И пришло ощущение, что вот сейчас, где-то рядом, на этой земле, затихшей под снегом, происходит что-то очень хорошее, и я, Марина Кострова, участвую в этом. Ведь какую-то пользу я все-таки приношу. Мое душевное волнение сменяется глубинной радостью.

7-е ноября. Праздник.

После демонстрации приглашена обедать к Одинцовым. Давно меня зовут. Еще с того утра, когда, идя от так славно меня приютивших Хорватовых, ни свет ни заря явилась к министру и меня приняла дежурившая в ту ночь седая красивая женщина, и на вопрос: «где кончали», я сказала, лицо ее засветилось, и она заговорила со мной на французском и, надо сказать, отличном. Потом я узнала, что это была врач Одинцова, Юлия Валериановна. Муж ее Сергей Сергеевич Одинцов, профессор, руководит кафедрой в Медицинском институте. Одинцовы ленинградцы, из поколения в поколение ленинградцы.

Сад и профессорские домики стояли в инее. В глубине справа темнел коттэдж Одинцовых.

Как тогда в Сокольниках, я отворила калитку и, как тогда в Сокольниках, калитка скрипнула, и сад как бы вздрогнул. С веток сорвался снег, зашуршал.

Я остановилась: к крыльцу коттэджа Одинцовых вела расчищенная в снегу дорожка, как тогда в Сокольниках...

— Что же вы, Марина Николаевна, проходите.

Я оглянулась. Позади меня стояла Юлия Валериановна в накинутом на голову теплом платке и смотрела на меня серыми внимательными глазами. И на ее ресницах и щеках таял снег, осыпавшийся, должно быть, с веток.

— Запахните шубку, простудитесь, — сказала она. — Я вышла к сторожу, заодно и вас встретить.

На крылечке мы постучали ногами, чтобы сбить снег с ботинок, и вошли в дом.

В столовой стоял беккеровский рояль. В бронзовых подсвечниках зажжены электрические лампочки, ноты раскрыты. Я взглянула: романс «Я помню чудное мгновенье», и на рояле увертюра к «Пиковой даме». Перед диваном накрыт к праздничному обеду круглый стол. Ждали гостей.

Много недель спустя я рассказала Юлии Валериановне о том вечере в Сокольниках, о бревенчатом домике, расчищенной от снега дорожке, заледеневшей веранде...

Юлия Валериановна грустно улыбнулась, протянула мне обе руки и сказала:

— Приходите к нам, как домой.

Побрела на «свою» «Площадь — Россию». Опять и опять. Мои «сбегания» на «Площадь — Россию» стали необходимы мне, необходимы как пить, есть, спать.

Я прихожу сюда просто так, просто сидеть, слушать тишину и думать. Иногда думаю вместе с Вадимом. Можно даже говорить с ним. Я рассказываю ему про мое сегодня, вспоминаем с ним наше вчера. Я рассказываю ему про «саратовскую вакуированную Таню», про то, как она воюет с санитаркой из поликлиники: «...опять ты? На, читай, написано тебе по-русски: в пять закрываемся, а ты? Вот бы сама и села и сама и посевала. Мы тоже люди...»

У нас новый министр — женщина. Женщина — министр — говорю Вадиму. И хорошо бы ее показать Жано, тем более что очень уж хороша — и посмотреть бы при этом на торжествующую его физиономию.

А в рубрике «Новости из-за рубежа» все громче разговор о бактериологической войне. Угроза и опять угроза...

Работаю... Комплексная работа по изучению действия антибиотика на палочку Леффлера закончена. Новый этот метод лечения дифтерии, возможно, будет внедрен в практику. Работа будет опубликована в Ученых записках. Среди участников ее назовут и мое имя...

Вчера меня вызвал Абдулаев и сказал: «Есть указания... без диплома...» Сказал, что в больничной лаборатории, где я работаю по совместительству, менее строго... Он долго совал сигарету в мундштучок и смотрел куда-то вбок.

Старики Башиловы встревожены. Варвара Ивановна говорит: «Надо поступать учиться в институт. Без диплома — никуда!»

И Ольга Федоровна: «В Институт иностранных языков. Заочно. Вам это несложно. У нас многие так учатся. Будет диплом, и все пойдет хорошо...» И старик: «Ликвидируют скидки на войну... Страна, слава богу, начинает входить в свои берега...»

Да, но для того чтобы поступить в высшее учебное заведение, у меня потребуют аттестат зрелости...

Салтыков говорит, вместо аттестата достаточно предъявить три свидетельские справки — пока еще действует «скидка на войну». Ну так где мне их искать, моих свидетелей. Тася, вот разве. Даст, конечно, справку, если написать. А еще?..

Работаю в лаборатории хирургического отделения городской больницы.

Написала Елене Алексеевне. Может быть, Тася сможет мне прислать справку. Не к кому мне больше...

Весна, но идет снег. Неожиданно завьюжило. Снег из ясного голубого неба.