Читаем К причалу полностью

Я нагребаю сухой соломы и, привалясь к стене, протягиваю окоченевшие ноги.

Я закрываю глаза.

Что могут они сегодня?! После того как шваркнули их от Москвы? И от Сталинграда!

Шум-звон ваших вакуумных побед отзвенел.

Вперели у вас путь Наполеона Бонапарта.

Их усмешки... Кривые их усмешки...

Их голоса, насыщенные ядовитыми испарениями.

Их борьба с нами — иллюзорная защита от собственной смерти.

Каждый раз, когда солдат проходит мимо меня, мне кажется, что он чуть задерживает шаг и скользит глазом по моему «URSS», четко выведенному на моей тюремной повязке, прикрепленной к рукаву пальто, и каждый раз мне кажется, что солдату хочется что-то сказать мне или о чем-то меня спросить. И странно, я не чувствую к нему ненависти, к этому с виду деревенскому долговязому парню. Мне даже хочется, чтоб он заговорил, чтоб спросил. Но солдат ни о чем меня не спрашивает. Подходит — взглянет — идет мимо.

Еще солдат. Рванул дверь:

— Raus! Los! — Марш!

С трудом поднимаюсь с пола. Всё пошло кругом. Схватилась за стену.

— Schnell! Schnell! — Быстро! Быстро!

Дождь еще не перестал. Хлюпает в туфлях вода. Ветер гонит в спину. Иду толчками.

Заключенные. Встречают и провожают нас глазами.

Ведет мимо длинного ряда бараков.

На отлете — опутанный колючей проволокой барак. У входа стоит часовой. Солдат сдает меня часовому, и тут же молодая женщина в лыжном костюме торопливо сбегает по деревянным ступенькам мне навстречу и берет у меня мой чемоданчик, и из барака высыпают женщины и окружают...

Плюхнулась на табурет. Когда я пришла в себя, кто-то растирал мне виски, на коленях возле меня стояла белокурая девушка и натягивала мне на ноги сухие чулки, а на нарах уже висело на гвоздике мое набухшее от дождя пальто, и та, что в лыжном, отстегивала от рукава повязку с «URSS» и мокрую бережно расправила и повесила на гвоздик рядом с пальто.

Ее удивленные глаза.

Всех удивленные глаза.

Я им рассказываю о себе.

— Ты попей горячего, — говорит женщина в лыжном костюме, подвигая ко мне железную кружку.

Сюзанн зовут ее, она тут староста.

Старушка в черной вязаной пелеринке кладет на стол завернутый в чистую тряпочку кусочек хлеба — черный комочек — и темными узловатыми пальцами расправляет на столе тряпицу.

Кто-то кладет на стол сырок, знакомый треугольничек, на серебряной обертке весело смеющаяся корова. И еще кто-то — кусочек сахара, и еще...

Пока я мою над ведром руки, хлопают двери и на стол ложится пакет.

— Ребята ждали, пока сменится фриц. С самого утра караулят. Они сразу узнали.

— Еще раньше нас, — говорит Сюзанн.

— Конвойные... — сливая мне на руки, шепчет Жизель. — Среди них разные.

Я вспоминаю долговязого парня с винтовкой. Он? Может быть.

— Робер просил прийти завтра — они еще соберут.

Я мою руки и всё напряженнее слушаю этот голос. Он кажется мне странно знакомым, этот голос... что-то в нем далекое — точно с другого конца света.

...Мари-Луиз! Мой Гаврош...

Мы стоим и оглядываем друг друга, и обе почему-то смеемся.

Стриженная по-мальчишески, в тяжелых бутсах и лыжных брюках, тоненькая, стройненькая... Гаврош, Гаврош той ночи, когда шли на площадь Репюблик. Боже мой!.. Ночь девятого февраля тысяча девятьсот тридцать четвертого...

— Да, вот еще, чуть не забыла, — Мари-Луиз снимает с моего плеча руку, сует ее в глубокий карман своих штанов и достает оттуда пачку «Голуаз». — Робер сказал, если куришь, парни еще соберут. — И, повернувшись лицом к нарам, где Сюзанн что-то переоборудовала, спрашивает:

— Сюзи, оставим ее у нас, а?

Сюзанн принесла для меня жестяную кружку, ложку, миску и бумажное одеяло.

*

Быстро сгущаются серые сумерки. Уходит день.

— Пойдем с нами к проволоке? — говорит мне Мари-Луиз, — Ребята ходили в наряд, может, сводку достали.

Сгрудились у дверей, перебирают сабо.

— Вот эти возьми, — говорит Жизель, — они маленькие, мы потом достанем соломы из тюфяка. С соломой теплее ногам и спадать не будут.

Рядом женщина присела на корточки и, вынув из своего сабо солому, молча всовывает ее в носок моего.

*

Французский сектор.

Коммунисты и некоммунисты...

Католики протестанты.

Верующие и неверующие.

Ученые и рабочие.

Кюре и ажаны.

Депутаты... сенаторы...

Художники... писатели...

Консьержки... изящные парижанки... монахини...

Франция! Твоя слава...

*

Три ряда колючей проволоки отделяет женскую половину от мужской. По ту и по эту сторону стоят они — озябшие, посиневшие. Переглядываются, перекликаются языком, непонятным для посторонних, таинственными знаками, намеками, словом, понятным только тому, к кому оно обращено.

Часовой медленно шагает вдоль проволоки. Время от времени отгоняет нас подальше от колючего барьера.

— Робер... —тихо зовет Мари-Луиз. Она берет меня за локоть и чуть заметно выставляет мою руку вперед.

— Знаем... еще утром...

Молодой, высокий, в надвинутой на лоб кепке, поеживаясь от холода, Робер ждет, когда солдат отойдет в другой конец.

— Отдохнула? — спрашивает меня Робер.

— Отогрелась? — спрашивает парень рядом.

— Мы завтра пришлем еще.

— Нужны папиросы? — спрашивает еще кто-то.

— Спасибо.

Ребята улыбаются.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Первые шаги
Первые шаги

После ядерной войны человечество было отброшено в темные века. Не желая возвращаться к былым опасностям, на просторах гиблого мира строит свой мир. Сталкиваясь с множество трудностей на своем пути (желающих вернуть былое могущество и технологии, орды мутантов) люди входят в золотой век. Но все это рушится когда наш мир сливается с другим. В него приходят иномерцы (расы населявшие другой мир). И снова бедствия окутывает человеческий род. Цепи рабства сковывает их. Действия книги происходят в средневековые времена. После великого сражения когда люди с помощью верных союзников (не все пришедшие из вне оказались врагами) сбрасывают рабские кандалы и вновь встают на ноги. Образовывая государства. Обе стороны поделившиеся на два союза уходят с тропы войны зализывая раны. Но мирное время не может продолжаться вечно. Повествования рассказывает о детях попавших в рабство, в момент когда кровопролитные стычки начинают возрождать былое противостояние. Бегство из плена, становление обоями ногами на земле. Взросление. И преследование одной единственной цели. Добиться мира. Опрокинуть врага и заставить исчезнуть страх перед ненавистными разорителями из каждого разума.

Александр Михайлович Буряк , Алексей Игоревич Рокин , Вельвич Максим , Денис Русс , Сергей Александрович Иномеров , Татьяна Кирилловна Назарова

Фантастика / Советская классическая проза / Научная Фантастика / Попаданцы / Постапокалипсис / Славянское фэнтези / Фэнтези
Тонкий профиль
Тонкий профиль

«Тонкий профиль» — повесть, родившаяся в результате многолетних наблюдений писателя за жизнью большого уральского завода. Герои книги — люди труда, славные представители наших трубопрокатчиков.Повесть остросюжетна. За конфликтом производственным стоит конфликт нравственный. Что правильнее — внести лишь небольшие изменения в технологию и за счет них добиться временных успехов или, преодолев трудности, реконструировать цехи и надолго выйти на рубеж передовых? Этот вопрос оказывается краеугольным для определения позиций героев повести. На нем проверяются их характеры, устремления, нравственные начала.Книга строго документальна в своей основе. Композиция повествования потребовала лишь некоторого хронологического смещения событий, а острые жизненные конфликты — замены нескольких фамилий на вымышленные.

Анатолий Михайлович Медников

Проза / Роман, повесть / Советская классическая проза