К. Р. Баловень судьбы

Под мостом Вздохов проплывала
Гондола позднею порой,
И в бледном сумраке канала
Раздумье овладело мной.
Зачем таинственною сенью
Навис так мрачно этот свод?
Зачем такой зловещей тенью
Под этим мостом обдает?
Как много вздохов и стенаний,
Должно быть, в прежние года
Слыхали стены этих зданий
И эта мутная вода!
Могли б поведать эти своды,
Как в дни жестокой старины,
Бывало, оглашались воды
Паденьем тела с вышины;
И волн, и времени теченье
Спешило тело унести:
То были жертвы отомщенья
Совета Трех и Десяти…
Но не болтливы стен каменья,
Неразговорчива вода,
И лишь в одном воображенье
Встают минувшие года.
Безмолвна мраморная арка,
Безмолвен сумрачный канал…
Крылатый лев святого Марка
Сном вековечным задремал.

Казалось бы, отец должен обрадоваться развитию поэтического таланта сына. Но – нет. То, что произошло дальше, юный поэт описывает в дневнике:

Он отвечал, что видел в «Вестнике Европы» стихотворения К. Р., между прочим «Баркаролу», и что каждый раз эти стихотворения возбуждали в нем самое неприятное чувство, что стыдился меня. Я в удивлении молчал.

Константин недоумевал, был очень обижен. Константин же Николаевич, вздохнув, стал неторопливо рассказывать сыну о собственной юности. Оказывается, когда-то очень давно он и сам написал стихотворение – под влиянием баллад Шиллера. Тоже таился сначала, но об этом в конце концов узнал отец, император Николай I, и вынес свой не подлежащий обсуждению вердикт: «Mon fils – mort plus tot que poete» (Мой сын – лучше мертвый, чем поэт).

Помолчали… Константин понял, что отец никогда не одобрит его занятий литературой, поэзией. А Константин Николаевич, словно прочитав мысли сына, напомнил ему, что дед-император «не допускал, чтобы великий князь мог и подумать о каком-либо занятии вне службы государству». Сам он, давно забыв о грехах молодости, всецело отдал свою жизнь служению российскому флоту. Так, как и было положено всем мужчинам августейшего семейства.

Константин же продолжал молчать. Нет, он не возражал отцу, не стал с ним спорить, лишь с тоской еще раз посмотрел на знаменитый мост Вздохов. Одобрения, благословения он не получит никогда… Что ж, значит, придется идти выбранным путем в одиночестве. Но от своего призвания он не отступится никогда, каких бы нравственных мучений это ему ни стоило…

Глава шестая «Мне Бог ее послал…»

Художественные впечатления от Италии, по которой Константин продолжает путешествовать с отцом, оставляют неизгладимый след в душе молодого человека. Вот оба великих князя идут послушать торжественную мессу в собор Санта-Мария-Маджоре, и в дневнике младшего появляется восторженная запись:

Когда мы вошли, нас обдало полумраком, красные занавески окон пропускали в церковь тусклый свет, в котором тысячи свечей разливали свой мягкий таинственный блеск.

А вот отец и сын посещают венецианскую Академию художеств, молча стоят перед прекрасными полотнами Тинторетто, которые юный Константин любит, как он признается, «за могучую силу рисунка и сильный колорит. Воскресение, распятие, все это удивительно по смелости воображения и толкования». Очарован, околдован юный поэт и «Мадонной» Д. Беллини. Следуя порыву вдохновения, он пишет строки о «Пречистой»:

С какою кротостью и скорбью нежной
Пречистая взирает с полотна!
Грядущий час печали неизбежной
Как бы предчувствует Она!

К груди Она младенца прижимает
И Им любуется, о Нем грустя…
Как Бог, Он взором вечность проницает
И беззаботен, как дитя!

Все сокровенные мысли великого князя – о поэзии. И хотя к этому времени он уже сложился как поэт, сам он сомневается в своих способностях, печалясь о том, что никогда ему не достичь высот в искусстве: