К русской речи: Идиоматика и семантика поэтического языка О. Мандельштама

В том же стихотворении: «В паутину рядясь, борода к бороде, / Жгучий ельник бежит…». Словосочетание борода к бороде становится синонимическим развитием таких идиом, как плечом к плечу и нос к носу. В обеих идиомах присутствует сема ‘в непосредственной близости’ (правда, нос к носу обычно сталкиваются, а плечом к плечу – стоят – идиомы различаются как однократное и длительное действие). Общая для приведенных идиом сема проявляется и в борода к бороде, однако здесь имеется в виду длительное действие, поэтому предположение о том, что синонимически переосмысляется идиома плечом к плечу, кажется более предпочтительным.

В том же цикле: «Я смотрел, отдаляясь, на хвойный восток» («Я смотрел, отдаляясь, на хвойный восток…, 3»). Хвойный восток, очевидно, возникает на основе коллокации хвойный лес.

«Глаз превращался в хвойное мясо» («День стоял о пяти головах…», 1935). Описываемое физиологическое ощущение, надо полагать, базируется на основе таких выражений, как глаз колет

, в глазу колется, что-то режет глаз и т. п. Сема ‘остроты’ остается, но выражается прилагательным хвойный.

«Кидаясь на луну в невольничьей тоске» («Бежит волна – волной волне хребет ломая…», 1935). По наблюдению Ю. И. Левина, кидаясь на луну соотносится с выражением выть / лаять на луну [Левин 1998: 46], представая синонимической заменой фразы.

«В землю я заемный прах верну» («Не мучнистой бабочкою белой…», 1935–1936). Строка отталкивается от идиомы предать прах земле.

«Играй же на разрыв аорты» («За Паганини длиннопалым…», 1935). На разрыв аорты, видимо, переосмысляет выражение разрыв сердца (несмотря на лексическую замену, идиоматический экспрессивный смысл в строке, кажется, сохраняется).

«Оберегая сна приливы и отливы» («Внутри горы бездействует кумир…», 1936). Приливы и отливы, которые можно воспринимать как фиксированную языковую пару, в данном случае, по-видимому, синонимически развивают слово наплыв из выражения сон наплывает

(раз сон может наплывать, то есть раз он уподоблен водной стихии, у него могут быть приливы и отливы).

«С говорящими камнями / Он на счастье ждет гостей» («Оттого все неудачи…», 1936). Как и в случае со строкой «Орущих камней государство» («Армения, 6»), здесь на говорящие камни повлияла идиома камни возопиют.

«Ученый плащик перчит злоба» («Когда щегол в воздушной сдобе…», 1936). Ученый плащик – это синонимическая вариация ученой мантии. Словосочетание перчит злоба является модификацией выражения черная злоба (сема ‘черный’ ассоциативно включена в значение слова перец, поэтому перчить

и черный предстают окказиональными синонимичными словами). Ср. далее: «А чепчик черным красовит».

«Как вестник без указа, / Распахнут кругозор» («Я около Кольцова…», 1937). Распахнутый кругозор возникает по аналогии с идиомой распахнуть глаза. Ср. в другом стихотворении 1937 года: «И отдышавшийся распахнут кругозор» («О, этот медленный, одышливый простор!..»).

«Защищают оговорки / Слабых, чующих ресниц» («Твой зрачок в небесной корке…», 1937). Оговорки ресниц вырастают из фразем, в которых взгляд сополагается с речью, см., например, шепот ресниц.

«И резкость моего горящего ребра» («Как светотени мученик Рембрандт…», 1937). Горящее ребро, по наблюдению С. В. Поляковой, основывается на словосочетании саднящее ребро [Полякова 1997: 87]. С нашей точки зрения, в данном случае объяснение проще: горящее ребро появляется как детализация коллокации рана горит

.

«Были очи острее точимой косы» (1937) – напомним, что здесь обыгрывается буквально понятая идиома острый взгляд.

«И в горных ножнах слух, и голова глуха» («Пою, когда гортань сыра, душа суха…», 1937). Метафора слуха, как бы спрятанного в ножны, по всей вероятности, переосмысляет выражение нечто режет слух. При дословной интерпретации строки´ звук оказывается острым предметом (например, мечом), которому необходимы ножны (слух). Одновременно, по-видимому, учитывается и выражение острый слух, однако сема ‘остроты’ переносится со слуха на звук.

В том же стихотворении: «Песнь одноглазая, растущая из мха, – / Одноголосый дар охотничьего быта». Этот случай был рассмотрен Б. А. Успенским, который заметил, что слово одноглазая заменяет слово одногласая, подсказанное в следующей строке [Успенский Б. 1996: 320]. Мы исходим из того, что в цитате перерабатывается коллокация одноголосая песнь: глас (голос) и глаз предстают очень похожими, фонетически идентичными словами.