«Как кристаллическую ноту, / Что от рождения чиста!» («Silentium», 1910). Характеристика ноты – кристаллическая
– незаметно использована вместо кристально чистая (не случайно в следующей строке встречается слово чиста).«Расширенный пустеет взор» («Слух чуткий парус напрягает…», 1910). Расширенный взор
заменяет коллокацию расширенные зрачки (с синонимией взора и зрачков).«Темное дерево слова» («Листьев сочувственный шорох…», 1910). Несколько неожиданно для раннего Мандельштама (ср. соседние примеры) в этой строке можно увидеть витиеватую семантическую игру: дерево слова
допустимо трактовать как словосочетание, возникшее на основе термина дерево языков[47] (дерево понимается буквально, а раз оно бывает языковым, то бывает и словесным).«Что слабых звезд я осязаю млечность?» («Нет, не луна, а светлый циферблат…», 1912). Млечность звезд
здесь переосмысляет Млечный путь [Гаспаров М. 2001: 614].«Души готической рассудочная пропасть» («Notre Dame», 1912). Пропасть души
вырастает из распространенных и стертых выражений, в которых душа обладает характеристикой глубины, – глубина души, глубокая душа, бездна души и т. п.«А хищный глазомер простого столяра» («Адмиралтейство», 1913). Хищный глазомер
предстает синонимической вариацией идиомы орлиный взгляд, причем взгляд заменяется глазомером, а орлиный – признаком птицы – хищный. Возможно, на обсуждаемое словосочетание накладывается и коллокация хищный взгляд, в таком случае глазомер простого столяра оказывается не только ‘точным’, но и ‘жадно ищущим красоту’.«И, если подлинно поется / И полной грудью наконец» («Отравлен хлеб и воздух выпит…», 1913). Оборот петь полной грудью
основан на синонимии с устойчивой конструкцией дышать полной грудью (пение и дыхание могут быть семантически сближены благодаря воздуху, горлу и т. п.).Два примера из стихотворения «Старик» (1913). «А глаз, подбитый в недрах ночи» – недра ночи
заменяют буквально понятую коллокацию глубокая ночь. Интереснее в конце стихотворения: «А дома – руганью крылатой». Крылатая ругань возникает как риторическая замена воспринятого дословно фразеологизма крылатые слова (крылатое выражение).«В Египет водяным путем» («От вторника и до субботы…», 1915). Словосочетание водяной путь
предстает синонимической заменой водного пути.«Уносит времени прозрачная стремнина» («С веселым ржанием пасутся табуны…», 1915). Как заметил О. Ронен, эта строка – парафраз литературной идиомы река времен
[Ronen 1983: 113].«Старухи-овцы – черные халдеи, / Исчадье ночи в капюшонах тьмы» («Обиженно уходят на холмы…», 1915, 1923). Словосочетание исчадье ночи
является синонимичным идиоме исчадье ада.«И достигает скорбного закала / Негодованьем раскаленный слог…» («Я не увижу знаменитой „Федры“…», 1915). В этом примере видоизменена коллокация достигать накала
.Во фразе Федры – «Любовью черною я солнце запятнала!» (« – Как этих покрывал и этого убора…», 1915) – переосмысляется идиома запятнать род
, потому что «Федра приходится внучкой богу Солнца» [Гаспаров М. 2001: 623]. Солнце и род, таким образом, превращаются в окказиональные синонимы.«Честолюбивый сон он променял на сруб» («Декабрист», 1917). Честолюбивый сон
взят из коллокации честолюбивая мечта; сон и мечта – синонимы.«Пусть говорят: любовь крылата, / Смерть окрыленнее стократ» («Твое чудесное произношенье…», 1917). Образы этих строк возникают на основе вариаций выражений, в которых эмоции окрыляют
человека, ср.: любовь окрыляет (выражение, по видимости, понимается буквально: любовь может окрылять, потому что у нее самой есть крылья).«Что в горячке соловьиной / Сердце теплое еще» («Что поют часы-кузнечик…», 1917). Соловьиная горячка
синонимична любовной горячке [Гаспаров М. 2001: 630].«Где не едят надломленного хлеба» («На каменных отрогах Пиерии…», 1919). Надломленный хлеб
, очевидно, заменяет преломленный хлеб, ср. выражение преломить хлеб. Интересно, что эта замена незаметна, возможно, из‐за синонимической близости слов.«В тебе все прихоть, все минута» («Мне жалко, что теперь зима…», 1920). В строке коллокация минутная прихоть
разбивается на два отдельных слова, представленных как синонимы.«И угли ревности глотает» («Я в хоровод теней, топтавших нежный луг…», 1920). Угли ревности
здесь восходят к выражению жгучая ревность.