К русской речи: Идиоматика и семантика поэтического языка О. Мандельштама

«…Как бы внутри гранита / Зернится скорбь в гнезде былых веселий» («Речка, распухшая от слез соленых…», «<Из Петрарки>», 1933–1934). И. М. Семенко обратила внимание на то, что итальянское слово granito в качестве существительного означает ‘гранит’, а в качестве прилагательного – ‘зернистый’ [Семенко 1997: 63]. Это усиливает семантическую связанность гранита и глагола зерниться. Вместе с тем существует словосочетание зернистый гранит, которое в строках разбивается на составные элементы и прилагательное перемещается к слову скорбь, причем этот перенос сопровождается изменением части речи (прилагательное → глагол).

«Лиясь для ласковой, только что снятой, маски, / Для пальцев гипсовых, не держащих пера» («10 января 1934»). Прилагательное гипсовый, характеризующее пальцы, очевидно, перенесено от маски, ср. коллокацию гипсовая маска (посмертная маска снимается именно из гипса).

«Исполню дымчатый обряд» (1935). По всей вероятности, прилагательное дымчатый заимствовано как характеристика

агата («И муравьиный брат – агат»); см. специальное название камня – дымчатый агат (ср.: [Литвина, Успенский Ф. 2016: 287]).

«Стенобитную твердь я ловлю, – / И под каждым ударом тарана» («Небо вечери в стену влюбилось…», 1937). Прилагательное из коллокации стенобитный таран перемещено к тверди.

«Я упаду тяжестью всей жатвы <…> Прошелестит спелой грозой Ленин» («Если б меня наши враги взяли…», 1937). Выражение спелая жатва разнесено по разным частям высказывания и объясняет, почему именно так названа гроза.

«И, раскачав колокол стен голый» («Если б меня наши враги взяли…», 1937) – в строке прилагательное голый передвинуто от слова стены (ср. коллокацию голые стены) к колоколу

.

«Стекло Москвы горит меж ребрами гранеными» («Обороняет сон мою донскую сонь…», 1937). Здесь прилагательное граненый, по-видимому, перемещено к ребрам от существительного стекло, ср. коллокацию граненое стекло (ср. также случай со строкой «Воздух твой граненый» в разделе 6).

«Играли рыбы, дом построив пресный» («Реймс – Лаон», 1937). В описании витража поэт использует словосочетание пресный дом. Характеристика дома восходит либо к коллокации пресное озеро («Я видел озеро, стоявшее отвесно»), либо к пресной реке («Мальчишка-океан встает из речки пресной»).

«Мощь свободная и мера львиная» («Рим», 1937). В строке прилагательное львиный оторвано от существительного мощь, ср. устойчивое выражение львиная мощь.

Сложный случай представляет собой первая строка стихотворения «Пою, когда гортань сыра, душа суха» (1937). Явное противопоставление сухости и сырости здесь, возможно, подсказано такими выражениями, как сухо в горле, горло пересохло. Характеризуя гортань, Мандельштам заменяет сухость влажностью, но «вытесненный» эпитет не исчезает, а переносится к слову душа.

Итак, рассматриваемый прием работает на дополнительную семантическую связность лексического ряда текста, скрепляя слова того или иного фрагмента. При этом надо подчеркнуть, что в этих случаях речь идет о языковом понимании устройства текста, однако оно не перечеркивает понимания поэтического. Так, в структурно идентичных примерах – «Ворон на своем суку / Много видел на веку» и «Пою, когда гортань сыра, душа суха» – свой сук и сырая гортань должны восприниматься как таковые, сколько бы внимательный читатель ни относил в своем сознании эпитет к другому слову.

В целом этот прием, хотя он регулярно встречается в стихах Мандельштама, не становится очень продуктивным, поскольку постоянно осложняется другими способами работы с фразеологическим уровнем.

В качестве переходного примера приведем строки, отмеченные Поляковой, в которых исследовательница заметила перенос эпитета. «На кону горы крутопоклонной – / Втридорога снегом напоенный» («На доске малиновой, червонной…», 1937). Здесь слово втридорога

стоит как бы не на своем месте (поскольку снег бесплатный) – оно, очевидно, соотносится с предыдущей строкой. Однако связь эта неоднозначна. Так, на кону горы понимается в двух планах – и как склон горы, и как кон игры. Связь семы ‘денег’ (втридорога) и ‘игры’ (кон) проявляется в поговорках: деньги на кон, отец дьякон, либо в кон, либо вон и т. п. [Полякова 1997: 102]. Таким образом, в этом примере в словосочетании на кону горы перерабатывается коллокация на кону игры и слово гора ритмически и фонетически заменяет слово игра, перенося семантику игры в следующую строку. Перенос эпитета по Поляковой здесь есть, тем не менее он возникает под влиянием другого смыслопорождающего механизма. Такого рода замены и подстановки формируют каталог примеров в группе 4.2.

4.2. Замена элемента идиомы/коллокации