К русской речи: Идиоматика и семантика поэтического языка О. Мандельштама

Этот прием как последовательно реализуемый принцип в поэзии Мандельштама начала описывать С. В. Полякова. Исследовательница обратила внимание на то, что в ряде случаев эпитет перенесен в другой фрагмент текста[44]. Полякова назвала это явление «пролептическим эпитетом» и рассматривала главным образом «переставленные» прилагательные. При этом для нее идиоматический план не играл существенной роли, определяющим критерием служило то, что эпитет казался поставленным не на свое место и получал мотивировку только при отнесении к существительному в другом фрагменте текста. Нам же представляется ключевым именно фразеологический аспект. В самом деле, заметить такой «перенесенный» эпитет можно благодаря тому, что сила связи прилагательного с существительным устойчивее в идиоматических элементах, а не в свободных сочетаниях. Если же уровень фразеологии никак не проявляется, то такой эпитет оказывается не «пролептическим», а просто метафорическим. Иными словами, «пролептическим» эпитет становится только в силу фразеологического аспекта языка. Поэтому далее примеры Поляковой мы будем описывать в нашей терминологии. Добавим также, что в этой ячейке нашей классификации будут рассматриваться не только «переставленные» прилагательные (хотя таких примеров достаточно много). Наконец, в этой группе мы попытаемся проанализировать как чистые случаи переноса элемента идиомы / коллокации, так и случаи, в которых исходная идиома / коллокация представлена в модифицированном виде.

Рассмотрим примеры Поляковой.

«Скрипучий труд не омрачает неба / И колесо вращается легко» («На каменных отрогах Пиерии…», 1919). Труд назван скрипучим

, хотя изначально эта характеристика принадлежит слову колесо [Полякова 1997: 122]. Подчеркнем, что если сравнить словосочетания скрипучий труд и скрипучее колесо, то только второе можно признать более или менее частотной коллокацией.

«И нет рассказчика для жен / В порочных

длинных платьях» («Увы, растаяла свеча…», 1932). Здесь «на платья порочных итальянок перенесены качества чуждой им нравственной сферы» [Полякова 1997: 127].

«На тебя надевали тиару – юрода колпак, / Бирюзовый учитель, мучитель, властитель, дурак!» («Голубые глаза и горячая лобная кость…», 1934). В этом примере поставленные в рифменную позицию слова образуют выражение дурацкий колпак [Полякова 1997: 274].

«Лошадиная бритва английская / Адмиральские щеки скребла» («От сырой простыни говорящая…», 1935). «Адмирал энергично действует бритвой (скребет как скребницей), это и порождает эпитет бритвы и намечает представление о лошадинообразной физиономии генерала» [Полякова 1997: 118], то есть речь идет о выражении лошадиное лицо.

«Клейкой клятвой липнут почки» (1937) – коллокация липкие / клейкие почки

объясняет характеристику клятв. Этот случай позволяет понять строки «И к губам такие липнут / Клятвы…» в том же тексте, а также строку «Эту клейкую клятву листов» из стихотворения «Я к губам подношу эту зелень…» (1937) [Полякова 1997: 123].

Иногда дистанция между словами оказывается достаточно большой. Так, в «Риме» (1937) Полякова рассматривает первую и последнюю строку начальной строфы: «Где лягушки фонтанов, расквакавшись <…> Земноводной водою кропят». Здесь «понятие земноводности перенесено с лягушек на их окружение» [Полякова 1997: 125].

Еще к одному примеру мы обратимся ниже (так как он относится к сложным случаям), а здесь приведем наблюдение Б. М. Гаспарова, в котором семантическая дистанция между элементами выражения еще сильнее, чем в «Риме». В строке «Крутое „Верую“ и псалмопевца роздых» («В хрустальном омуте какая крутизна!..», 1919) «Верую» названо крутым потому, что эта характеристика взята из коллокации крутые горы; горы несколько раз появляются в этом стихотворении: «За нас сиенские предстательствуют горы», «И с христианских гор в пространстве изумленном» [Гаспаров Б. 1994: 148].

Добавим к перечисленным случаям еще ряд примеров в хронологическом порядке.

«Ворон на своем суку / Много видел на веку» («Музыка твоих шагов…», 1909) – здесь разбита идиома на своем веку. В том же стихотворении в строках «А встающая волна / Набегающего сна» отчетливо выделяется коллокация набегающая волна (волна набегает).

«И печальный встречает взор / Отуманенный их узор» («Истончается тонкий тлен…», 1909). Узор облаков назван отуманенным потому, что прилагательное перенесено от существительного взор в коллокации отуманенный взор / взгляд.