Читаем К русской речи: Идиоматика и семантика поэтического языка О. Мандельштама полностью

«И день сгорел, как белая страница» («О небо, небо, ты мне будешь сниться!..», 1911). Этот пример мы отнесли в данную группу, хотя это решение, очевидно, не бесспорно. Коллокация белая страница вполне распространена. Однако если считать, что сравнение в строке основывается на глаголе, то эпитет может показаться избыточным (так, любая страница может сгореть). Смысл же фразы день сгорел означает: ‘день закончился, быстро прошел’, и, по всей видимости, в этом фрагменте акцентируется именно светлая часть суток. Окончание светового дня может быть подчеркнуто, и это позволяет предположить, что семантически прилагательное допустимо соотнести с существительным день (ср. сему ‘белый’ в идиоме среди бела дня).

«Есть ценностей незыблемая скала» (1914). Характеристика скалы взята из идиомы незыблемые ценности.

«Уничтожает пламень / Сухую жизнь мою» (1915). Прилагательное сухой, возможно, перенесено от слова дерево в финале строфы: «А дерево пою».

«Сей длинный выводок, сей поезд журавлиный» («Бессоница. Гомер. Тугие паруса…», 1915). Слово длинный, характеризующее слово выводок, первоначально принадлежало слову поезд.

«И холодком повеяло высоким / От выпукло-девического лба» («На каменных отрогах Пиерии…», 1919). Слово высокий, описывающее лоб, становится атрибутом холодка; ср. коллокацию высокий лоб.

«Когда городская выходит на стогны луна» (1920). Эпитет, отнесенный к луне, взят из коллокации городские площади (здесь – городские стогны).

«Тонкий воздух кожи…» («Веницейской жизни, мрачной и бесплодной…», 1920). Эпитет тонкий перенесен к воздуху от кожи (ср. коллокацию тонкая кожа).

«Тучное море кругом закипает в ключ» («С розовой пеной усталости у мягких губ…», 1922). Прилагательное тучный заимствовано из коллокации тучный бык (бык появляется в тексте раньше: «Яростно волны зеленые роет бык»). В том же стихотворении, в строке «Лоном широкая палуба, гурт овец» слово лоно возникло из выражения лоно моря.

«Круглым жаром налитые / Поднимают купола» («Как растет хлебов опара…», 1922). Жар назван круглым потому, что прилагательное взято из словосочетания круглые купола.

«Мой прекрасный жалкий век. / <…> Вспять глядишь, жесток и слаб, / Словно зверь, когда-то гибкий…» («Век», 1922) – коллокация жестокий век разбивается, и ее элементы разносятся по разным частям строфы, вследствие чего слово жестокий оказывается в семантическом поле слова зверь и осмысляется уже как общий признак века и зверя.

«Под соленой пятою ветра устроит отвес…» («Нашедший подкову», 1923). В этой строке проявляется идиома под пятой, однако она осложнена прилагательным соленый. Это прилагательное перенесено в идиому от слова ветер в той же строке, ср. устойчивую коллокацию соленый ветер.

«Я с веком поднимал болезненные веки – <…> Ход воспаленных тяжб людских» («Нет, никогда, ничей я не был современник…», 1924). Здесь – в рамках одной строфы – разделяются элементы выражения воспаленный взгляд, и именно из‐за него тяжбы названы воспаленными.

«Чуя грядущие казни, от рева событий мятежных / Я убежал к нереидам на Черное море» («С миром державным…», 1931). Словосочетание рев моря разбивается, и рев соотносится с событиями мятежными.

«Из густо отработавших кино, / Убитые, как после хлороформу, / Выходят толпы» («Полночь в Москве…», 1931). Скорее всего, характеристика работы кино (густо) перенесена здесь от толп; семантика этих слов в сочетании дает коллокацию густая толпа.

«И татарского кумыса / Твой початок не прокис» («Сядь, Державин, развалися…» («Стихи о русской поэзии, 1»), 1932). По наблюдению Б. М. Гаспарова, початок здесь связан с початой бутылкой [Гаспаров Б. 1994: 131]. По-видимому, мы имеем дело со сложным переносом эпитета. В следующей строфе действительно используется слово бутылка: «Дай Языкову бутылку», и резонно предполагать, что в этом примере коллокация початая бутылка разбивается и первое слово коллокации переносится в строки о Державине, при этом «по пути» элемент коллокации успевает поменять частеречную принадлежность, из прилагательного превратившись в существительное.

«Какой-нибудь честный предатель, / Проваренный в чистках, как соль» («Квартира тиха, как бумага», 1933). К разным частям высказывания относятся элементы выражения вываренная соль (с синонимической заменой: вываренная  проваренный).

Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги