К. С. Петров-Водкин. Жизнь и творчество

В автобиографических повестях из «художественных» соображений он в ряде случаев весьма свободно оперировал фактами, дополнял события даже собственной жизни и выстраивал их иногда по логике, продиктованной новой советской идеологией. Происходили некоторая «шлифовка» биографии и типизация ситуаций и характеров. «Я, как видишь, и назвал его не Хвалынск, чтоб иметь возможность рассказать вообще об уездном городке так, чтоб сделать из этого художественную вещь. Имена сохранил только моих близких»^[203]. Но даже при такой «художественной обработке» фактов автобиографическая проза — ключ к пониманию личности пишущего. Одним из основных свойств мемуарного жанра в его развитом варианте, как известно, является гибкое сочетание объективной повествовательности — взгляда извне с напряженной субъективностью, лиричностью изложения — с взглядом изнутри.

Это же сопряжение двух взглядов нашло свое выражение и в графике иллюстраций. Уже говорилось выше, что Петров-Водкин тяготел к свободному «журнальному» стилю иллюстрирования в работах конца десятых — начала двадцатых годов (журнал «Пламя», сборники «Скифы», «Искусство и народ» и др.). Уже тогда нащупывал он возможности свободного ассоциативного языка. Однако лишь теперь, на рубеже двадцатых-тридцатых годов, художник сумел полностью раскрепостить свой рисунок, сделать его прямым выражением потока образных ассоциаций, способным сливать в единую композицию разнокачественные и разномасштабные образы.

Наглядным примером в повести «Пространство Эвклида» может служить лист с портретом юного М. Ю. Лермонтова, включенным в круг венецианских впечатлений, в главе «Дорога в Италию». Хочется подчеркнуть еще раз, что качественное разнообразие (почти разностилье) иллюстраций очень точно передает смысловое, сюжетное и жанровое разнообразие фрагментов текста. Непринужденность штриховых рисунков, их программная свобода от устоявшихся форм эстетизма и стилизации дали автору возможность легко переходить от одной темы к другой, переключаться с одной интонации на другую.

Женщина у самовара. Заставка к главе «Дворня» повести «Хлыновск». 1930. Картон, тушь, перо. ГРМ

В рисунках автор достиг абсолютного совпадения с эмоциональным строем и ритмом своего повествования. Полная адекватность изобразительной графической манеры и литературного стиля повестей безусловна. Однако художественные качества и того и другого вызывали споры и разногласия среди критиков. Причиной этому была резкая выразительность языка (и литературного, и изобразительного), не пренебрегающего элементами сознательной затрудненности и своеобразной примитивности выражения — этакий «мовизм», необходимый художнику для достижения полной достоверности и естественности.

В двух опубликованных в начале тридцатых годов частях автобиографической трилогии и в отрывках третьей книги, пришедших к читателю в последние годы^[204], художник сконцентрировал опыт всей жизни: непосредственные воспоминания о людях, городах, событиях, разнообразные впечатления разных лет, размышления о творчестве, о художественных школах, типах художественной культуры и разновременные наблюдения и переживания природных феноменов, всегда так глубоко волновавших его…

В настоящий момент представляется важным для понимания творческой судьбы Петрова-Водкина рассматривать созданные им книги не как самоценное литературное явление (хотя и такой взгляд абсолютно правомерен), но как плодотворное использование вновь открывшихся возможностей решить проблемы, вставшие перед ним как художником изобразительного искусства. В рисунках двадцатых годов мастер уже накопил опыт непосредственной фиксации самых разных наблюдений, опыт поэтической интерпретации будничного течения жизни.

Это начало пронизывает многочисленные графические работы (рисунки, акварели, гуаши) самаркандского, парижского, шуваловского циклов. Однако большие «тематические» полотна того времени, как правило, создавались им по иным законам. О быте нет и речи в таких полотнах, как «После боя» или «Смерть комиссара», построенных на отрицании будничного плана — на романтическом принципе перевода события в план истории и вечности. В картине «1918 год в Петрограде» картина городской улицы использована автором едва ли не как отрицание истинной сущности жизни — как ее пустая оболочка. Верный сути своего романтико-символисткого метода, Петров-Водкин преодолевает будничное восприятие бытовой обстановки и в натюрмортах, и в картинах, посвященных материнству, и даже в картине «У самовара», казалось бы, полностью построенной на изображении бытовой сценки.

Слепой мальчик. Иллюстрация к главе «Органические дефекты» повести Петрова-Водкина «Пространство Эвклида». 1932. Бумага, тушь, перо. ГРМ