К социальной адаптации

Для людей любых социальных категорий, статусов, которых по жизни ведут наборы инстинктов, физиологических потребностей (каковых 9/10 как среди сельских жителей, рабочих, почти 10/10 среди людей богатых, «элитарных»), эмбриональное состояние их мировоззренческих позиций делает в их представлениях науку (кроме той, что создает мощное новое оружие), искусство и всех, кто этим занимается, столь же эфемерным миром, как и потусторонний, загробный. Как и вся жизнь после смерти во всех религиозных доктринах элитарными. Ценятся только картины старых мастеров, старинные фолианты исключительно как средство долгосрочного, надежного размещения своих состояний: понимать, что там изображено, что написано, во имя чего нет никакой необходимости, нужны только надежные системы охраны и мощные сейфы.

В определенной мере такое восприятие творческой деятельности для общества - благо: слишком много людей желают «творить» и за это купаться в славе, деньгах и слишком мало людей желают сеять, пахать, кормить скот, доить коров, убирать за ними навоз, чинить лифты и сливные бачки в туалетах, утилизировать мусор. А вот жить в свое удовольствие, производя при этом регулярно горы и моря бытового мусора и фекалий - регулярно исправно, повсеместно, изо дня в день желается множеству людей . С искусством получается только у немногих, у остальных - только в основном с переводом продуктов в дерьмо. Так и живут, не смешиваясь, не соприкасаясь, два разновеликих социальных мира (телевизионные фильмы - и те разные смотрят): мировоззренчески недоразвитые воспринимают мировоззренчески расторможенных как клиентуру психлечебниц, последние же первых - как темную, неразумную биомассу, которую надлежит дубиной понуждать больше работать и меньше потреблять, чтобы доля для «одухотворенных» росла. По числу же людей нравственно состоятельных, следовательно, и духовных обе эти социальные категории примерно равнозначны - и здесь и там таковых критически мало для того, чтобы определять нравственно здоровый «климат» общества. И хотя законченных негодяев в обществах еще меньше, но они несоизмеримо активнее духовных людей, всегда - умелые, талантливые демагоги, лицедеи, а потому увлекают за собой несметные сонмы мировоззренчески несостоятельных особей, превращая их в богоборческие рати, которые и являются реальной определяющей все в обществах силой: сообщаются наградами, статусами, известностью или славой, соперничают друг с другом в преуспеяниях, негодяйствах, непотребствах. И сколько бы скромные малоприметные нравственные люди ни совершили достойных поступков, ни являли примеров духовной, нравственной жизни в диком гоготе, топоте мятущихся орд, ведомых физиологией и инстинктами, их подвижничество так и останется незаметным, малопривлекательным для подражания – прибытков-то никаких, одни жертвы и аскезы!

Примечательна своим унылым однообразием, примитивной схожестью во все времена, во всех культурах схема перехода мировоззренчески не состоявшихся людей из статуса никаких в статус разнообразны начальников и начальничков: логика социального поведения обычно трусоватых, опасливых, угодничающих, заискивающих меняется на однообразное, обязательное «комчванство» перед нижестоящими и еще более угодливое, адресное подхалимство перед всеми, кто «выше». При этом решительно разрываются все прежние «непрестижные» дружеские связи, наглухо закрываются двери перед большинством дальних родственников, бывших хороших знакомых. Новые дружбы заводятся только расчетливо - чтобы обмен услугами был равнозначно выгоден. Обновление дружеского окружения, ужесточение расчетливости при установлении взаимосвязей с каждой новой социальной ступенью только возрастает. Субъективное ощущение своей социальной «особости», значимости стремительно растет, включенность в «элитарные» социальные группы крепчает, изолированность от «подлого люда», малозначащих групп становится все прочнее и непроницаемей. Оглядка на юридические и нравственные запреты и ограничения, обязательства перед людьми, обществом практически исчезает – остается только забота о том, чтобы противоправная и аморальная жизненная практика оставалась невидима для остальных. Это называется у всех преуспевших «соблюдать приличия»: твори, что хочешь, но только не попадайся на зуб газетчикам или телевизионщикам! На Бога здесь оглядываться не принято Точно так, как об этом сказано Омаром Хайямом: 

 «Вчера я шел в хабар по городским руинам.

И старец в майхане мне встретился с кувшином.

Сказал я: Бога постыдись, подумай о душе!

А он: Бог милостив, садись и выпить помоги нам!.