К суду истории. О Сталине и сталинизме

Далее А. Орлов выдвигает версию, не лишенную оснований: «Осуществляя контроль за подготовкой процесса, направленного против Зиновьева и Каменева, Ежов, по-видимому, уже знал, что через несколько месяцев Сталин назначит его наркомом внутренних дел. Только этим можно объяснить необычный интерес, который он проявлял к методам оперативной работы НКВД и к чисто технической стороне обработки заключенных. Он любил появляться ночью в обществе Молчанова или Агранова в следственных кабинетах и наблюдать, как следователи вынуждают арестованных давать показания. Когда его информировали, что такой-то и такой-то, до сих пор казавшийся несгибаемым, поддался, Ежов всегда хотел знать подробности и жадно выспрашивал, что именно, по мнению следователя, сломило сопротивление обвиняемого» [332] .

После назначения Ежова наркомом произошли изменения в аппарате НКВД. Вместе с Ягодой оттуда были удалены, а позднее арестованы многие его заместители и ведущие работники, а также начальники областных управлений. Вероятно, не менее десяти-пятнадцати видных работников НКВД покончили жизнь самоубийством. Ежов привел с собой для работы в «органах» несколько сотен новых людей, главным образом из числа партийных работников среднего звена. Однако многие, выпестованные Ягодой сотрудники, остались на своих местах. Ежов и «его люди» плохо знали механику работы карательных органов, и им старательно помогали освоить ее Л. Заковский, С. Реденс, М. Фриновский, Г. Люшков и некоторые другие.

С приходом Ежова аппарат органов НКВД был значительно расширен. Однако осенью 1936 г. поток репрессий стал ослабевать. Это происходило в первую очередь из-за массовых кадровых перемещений в органах безопасности и перестройки их работы. Разгулу террора мешало, вероятно, и то обстоятельство, что именно в эти месяцы по всей стране шло обсуждение проекта новой Конституции, которая на бумаге гарантировала всем гражданам нашей страны неприкосновенность личности и многие другие демократические права. Неудивительно, что смещение Ягоды и назначение Ежова не были восприняты в стране как предвестие усиления террора. Многие из тех, кто опасался ареста, стали вести себя более спокойно, некоторые жертвы террора 1934 – 1936 гг., оставшиеся в живых, надеялись на улучшение своей участи. Но их надеждам не суждено было сбыться. В новом 1937 г. на партию и на всех граждан нашей страны репрессии и террор обрушились в невиданных ранее масштабах. Понятие «37-й год» до сих пор является не столько календарной датой, сколько синонимом жестокого массового террора.

СУДЕБНЫЙ ПРОЦЕСС ПО ДЕЛУ «ПАРАЛЛЕЛЬНОГО ЦЕНТРА»

1937 г. начался новым большим политическим процессом-спектаклем. На этот раз перед военной коллегией Верховного суда СССР предстали Г. Л. Пятаков, К. Б. Радек, Г. Я. Сокольников, Л. П. Серебряков, Я. А. Лившиц, Н. И. Муралов, Я. Н. Дробнис, М. С. Богуславский и другие – всего 17 человек. В большинстве подсудимые были известными деятелями партии, активными участниками революции и Гражданской войны. Почти все принадлежали в 1924 – 1928 гг. к «объединенной» оппозиции, но затем публично заявили о своем разрыве с Троцким и были восстановлены в партии. Перед арестом осенью 1936 г. эти люди занимали, как правило, важные посты в хозяйственном и партийном аппаратах, в органах печати и др. Теперь все они были обвинены в принадлежности к так называемому «параллельному центру», в подготовке террористических актов, в шпионаже, в стремлении добиться поражения СССР в войне с фашистской Германией, в вынашивании планов расчленения СССР и восстановления капитализма.

Процесс «параллельного центра» проходил уже с соблюдением некоторых юридических норм, которыми пренебрегали на предыдущем судилище. Так, обвиняемым выделили защитников, которые, впрочем, даже и не пытались защищать их от несправедливых и необоснованных обвинений. Убедившись в безотказности «следственной» машины, Сталин разрешил пригласить на процесс большое число иностранных корреспондентов и некоторых дипломатов. Но и теперь никаких документов или вещественных улик обвинение не представило. Как только А. Вышинский объявлял о предстоящем предъявлении суду документов «н-ской разведки», открытое заседание суда немедленно прекращалось и назначалось закрытое. Единственным доказательством и теперь оставались показания обвиняемых.

Естественно возникал вопрос, что побудило обвиняемых, которые, по данным следствия, давно уже потеряли стыд и совесть, превратились в убийц и диверсантов и не могли надеяться на снисхождение, что заставляло их «чистосердечно» признаваться в своих преступлениях? К тому же все обвиняемые делали оговорку, что их не подвергали пыткам или давлению. Однако чтобы предупредить появление каких-либо сомнений, Вышинский почти каждому из этих «убийц, вредителей, предателей и шпионов» задавал вопрос о мотивах их чистосердечных признаний. Приведем лишь один типичный диалог между Вышинским и Мураловым, обвиненным в организации вредительства и террористических актов в Сибири.