К суду истории. О Сталине и сталинизме

Правда, Г. К. Жуков свидетельствует, что Голиков и Кузнецов не только информировали, но и дезинформировали Сталина, обесценивая важнейшие сообщения личными предположениями. Так, Голиков в конце своего доклада писал: «1. На основании всех приведенных выше высказываний и возможных вариантов действий весной этого года считаю, что наиболее вероятным сроком начала действий против СССР будет являться момент после победы над Англией или после заключения с ней почетного для Германии мира. 2. Слухи и документы, говорящие о неизбежности весной этого года войны против СССР, необходимо расценивать как дезинформацию, исходящую от английской, а может быть, даже германской разведки» [714] .

Аналогичную приписку к своему докладу сделал и Н. Г. Кузнецов. Г. Жуков пытается создать впечатление, что Голиков и Кузнецов хотели обмануть Сталина и что тот поддавался на этот обман. Хотя сам Жуков пишет, что высшее военное руководство «не сомневалось в близости войны», но не могло убедить в этом Сталина. Голиков и Кузнецов хорошо знали настроения Сталина и его нетерпимость. Он хотел слышать только то, что соответствовало его ошибочным убеждениям, и готов был уничтожить всякого, кто пытался бы оспаривать его точку зрения. Из самого содержания докладов Голикова и Кузнецова следует, что они придавали огромное значение полученным ими разведданным и обращали на них внимание Сталина. Что касается приписок, то это была своеобразная страховка от гнева Сталина.

Имеются заслуживающие внимания свидетельства, что за несколько недель до войны даже германский посол граф Шуленбург, тайный враг Гитлера, решил предупредить СССР о готовящейся агрессии. Он пригласил на обед находящегося в Москве советского посла в Германии В. Г. Деканозова, друга Берии и доверенного человека Сталина. В присутствии своего советника Г. Хильгера и переводчика Сталина и Молотова Павлова Шуленбург просил Деканозова передать Сталину, что Гитлер может уже в ближайшее время напасть на СССР. Но Сталин отказался верить Шуленбургу. Он решил, что сообщение немецкого посла лишь хитрый ход со стороны Гитлера, желавшего добиться от Сталина каких-либо уступок.

Недостойным было и поведение СССР в дни немецкой агрессии против Югославии, с новым правительством которой СССР 5 апреля 1941 года заключил договор о дружбе и ненападении. Всего лишь через 24 часа после подписания этого договора Германия напала на Югославию и подвергла бомбардировке Белград, но Сталин не осудил публично эту агрессию против братской славянской страны. Сообщение о германской агрессии было опубликовано 7 апреля на последней странице «Правды», причем ничего не сообщалось о бомбардировке Белграда. Вскоре Советское правительство закрыло в СССР посольства и миссии Югославии, Греции и Бельгии, что означало в тех условиях признание и поощрение агрессора.

Конечно же, сосредоточение 4-миллионной армии на нашей границе не могло быть секретом для командования западных военных округов. В советских штабах знали номера почти всех немецких дивизий, расположенных вдоль границы. Но Сталин отвергал просьбы командующих выдвинуть советские войска на оборонительные рубежи и привести их в состояние боевой готовности. Деятельность Наркомата обороны, военно-строительных организаций, промышленных наркоматов не была сориентирована на возможность скорого начала войны. Армия и промышленность не были готовы к началу войны ни в практическом, ни в психологическом отношении. Большинство дивизий содержалось по штатам мирного времени, им недоставало людей и боекомплектов. Не были укомплектованы многие танковые части, ремонт неисправных машин затягивался. Не была закончена крупная реорганизация механизированных бригад и корпусов. Известно, что именно СССР был пионером в деле создания крупных механизированных соединений. Но после неправильной оценки опыта войны в Испании мехкорпуса в нашей армии были ликвидированы. Успешное использование Германией мощных танковых соединений побудило Генштаб начать формирование новых советских мехкорпусов и дивизий. Но, по свидетельству Г. Жукова, дело шло медленно. «И. В. Сталин, видимо, не имел определенного мнения по этому вопросу и колебался. Время шло, и только в марте 1941 года было принято решение о формировании просимых нами 20 механизированных корпусов» [715] . В результате в первые дни войны многие танкисты не имели своих танков и даже стрелкового оружия, а многие машины остались без своего экипажа.