К своим, или Повести о солдатах

Побежал к деревне, за мной, слышу, бойцы затопали. Слева-справа погромыхивает, пушки танковые стукают, бьются там еще наши. А в небе опять – «зу-зу-зу» – летят бомберы, да хоть не по нашу душу. Добежали до деревеньки, пусто, никого не видать, ни военных, ни гражданских. Посмотрел я на свое войско. Было семь, стало шесть.

– Кого нету? – спрашиваю.

Фролов в сторону смотрит:

– Сырцова. Отставал все, отставал, а потом оглянулся я, вижу, он назад пошел.

– Куда назад?

– Куда, куда? – сплюнул он на землю и на меня со злостью. – А ты не знаешь куда? К немцам.

– А ты чего?

– Чего я? – Вся злость у Фролова пропала, рукой только махнул. – В спину ему стрелять должен был? Так такому делу не научен.

И то верно. Такому не учили нас, слава Богу.

Добрались, наконец, до места, где штаб дивизии стоял. Легковушек штабных «Эмок» ни одной не видать, да и самой штабной братии – полковников с майорами – тоже, похоже, укатили давно. А вообще народу много и все громят тыловое хозяйство. Овраг большой, под его откосом тыловики склады свои разместили. Вот их и требушат. Целая толпа собралась и бойцов и командиров тоже, только без знаков различия уже, кубари из петлиц по-свежему спороты, я такое уж видел в 41-м. Набивают вещмешки и сумки противогазные сахаром, консервами, махоркой, всем, что под руки попадет. Тут же бочки с водкой. Тащат ее, один в каске, другой в котелке, а прочие тут же наливаются, далеко не отходя. Порядок наводить некому, те, кому это по должности положено, кто лозунги про «битву насмерть» орал, отбыли в восточном направлении.

Слышу, кричит кто-то:

– Князев! Сержант! Давай сюда, к нам.

– Смотрю, возле бочки двое бойцов из моего взвода. Земляки, вроде бы из одной деревни даже – Сидоров и Мамаев. Крепкие ребята, спокойные, степенные даже, а тут и не признать их. Сидят на ящиках каких-то и, как в кино про анархистов, у каждого в одной руке кружка с водкой, а в другой кусок колбасы, да еще кусок хлеба с маслом. Смеются, в бока друг друга пихают. А рядом с ними казах Жумабай Бакенов сидит голову повесил и песню тянет, от какой не то, что заплакать, завыть в пору. Я к ним:

– Пошли отсюда, ребята. Овраг этот немцы скоро могилой братской сделают. Пошли живей.

Мамаев улыбается, щеки от масла блестят:

– Однова живем, сержант, какая разница, где бомбой засыплет. Садись, пей. Смотри сколько всего!

И Сидоров за ним:

– Пусть душа с утробой погуляют.

Бакенова тронул за плечо, прошу:

– Жумабай, пойдем с нами.

Он песню свою оборвал, поднял голову, хотел подняться, да едва на бок не завалился.

– Нет, – говорит, – садись, выпьем, покушаем. Вон смотри, когда столько видел?

А на земле ящики с бутылками, банками консервными, буханки хлеба валяются, тут же бойцы пьяные спят. Мне и матом крыть всех вокруг хочется и плакать тоже. И в 41-м такого не видел. Взял казаха за руку:

– Идем, Жумабай, идем. Нельзя время терять.

Нет, не идет. Опять голову опустил, шепчет чего-то тихонько, слезы по щекам бегут. Ничего ты с ним не сделаешь. Отошел от них, посмотрел по сторонам, а бойцов моих и нет уже, рассеялись. Оно и понятно, такой праздничек, мать его. Один Небесный стоит, на меня смотрит, ждет, чего скажу, да рядом с ним парнишка худощавый, вроде из Васиного взвода.

Отыскал котелок пустой, что на траве валялся. Набрал в него воды из цистерны, что тут же стояла, снял пилотку, и весь котелок себе на голову вылил. Потом еще котелочек, и еще один. Отфыркался, обломком расчески причесался. Небесный ждет.

– Ну, что, – говорю, – Василий, вдвоем дальше потопаем?

А он на бойца этого кивает:

– Вот товарищ мой, Николай Овечкин, из Новосибирска он, считай земляк. С нами хочет.

Посмотрел я на бойца этого, вспомнил, что это он с Василием вместе пулемет из батальона притащил. Парень, как парень, уши торчат, нос шелушится, а взгляд серьезный, пристальный. Видно, что на испуг не враз возьмешь.

– С нами хочешь? Он стойку смирно принял: «Так точно, товарищ сержант». Я ему ремень винтовочный на плече поправил и говорю:

– Вот, что, Коля, звания всякие пока отменяются. Нету сержантов, одни товарищи остались, такие, кто этого слова стоит. Хочешь нам товарищем быть, пошли вместе. Он носом шмыгнул, но глаза сухими сохраняет. Кивает, согласен, мол.

Я ремень поясной подтянул, пилотку на голове поправил:

– Тогда, слушай меня, товарищи бойцы. Водки глотка в рот не брать, запасаемся водой и продуктами и ходу к Донцу, откуда пришли, пока немец туда раньше нас не поспел. Двигаем так, чтоб пятки горели, иначе каюк. Я уж знаю…

Шли, пока гимнастерки от пота выжимать можно стало, а я только шагу прибавить командую. Смеркаться стало, когда Вася остановился и голову в небо задрал.

– Ты, что? – шиплю на него. – Я ж говорю, шевели ногами.

– Подождите, – говорит, – давайте хоть полминутки послушаем, может больше и не случится никогда.