К вам обращаюсь, дамы и господа

В тот вечер, когда Ремзи Сами-бей вернулся в деревню — всю неделю он был занят совещаниями в городе, — делегация армянских женщин во главе с моей матерью обратилась к нему с просьбой пощадить женщин и детей.

— Мы не знаем никого, к кому могли бы обратиться. Вы наш сосед и хорошо знаете нас, — сказала, краснея, мать.

А другие женщины, побойчее и посмелее, зашумели, то ли возмущаясь, то ли умоляя. По предложению бея встреча эта прошла на соседней лужайке. Его жена и сыновья предусмотрительно не показывались. Возвышаясь перед нами как бог, всесильный бей выслушал наши просьбы, а затем громовым голосом дал официальный ответ:

— Ханум эфендилер — уважаемые женщины! Ванские армяне подняли мятеж с целью всадить нашей героической армии нож в спину в то время, как отряды армянских добровольцев в русской армии тоже воюют против нас. Мы были вынуждены отступить из Вана, а тамошние бесчестные предатели, поднявшие оружие на собственное правительство, совершают страшные зверства по отношению к мирному турецкому населению.

Он замолчал, обозревая толпу, откинул большую красивую голову и заорал громче прежнего:

— Русские сформировали в Ване армянское правительство под председательством главаря этих кровожадных злодеев. Под угрозой находится само существование нашего отечества! Мы очень сожалеем, но все армяне, без исключения, должны быть депортированы вглубь страны для обеспечения безопасности тыла нашей армии. Даю вам слово чести, что наши жандармы будут охранять вас в пути, и вам не будет причинено никакого вреда. Оттоманская империя великодушна. После окончания войны, которая, несомненно, закончится нашей полной победой, вам будет дозволено вернуться в ваши дома и получить обратно имущество и добро. Наступит день, когда вы осознаете, что Россия и ваши собственные комитаджи — ваши злейшие враги, и вы поблагодарите правительство за обеспечение безопасности и свободы страны, вашего процветания и счастья, пусть даже ценой временной высылки.

Он повернулся на каблуках и большими шагами направился к своему дому.

Почему-то я представлял себе ванских армян воинами, которые живут и воюют в багряном небе. Ах, если бы я только мог очутиться там! Полететь бы на огненном коне к этим алым облакам! В ту ночь, когда я тщетно силился уснуть, в голове моей упорно вертелось слово «Ван».

На следующий день все армяне деревни стали готовиться в дорогу. Женщины и девушки шили себе рюкзаки, штаны до колен и шапки, как будто собирались на отдых. Мама надеялась, что мы составим исключение, поскольку папа был фармацевтом. Конечно же, правительство не сошлёт аптекаря, когда эпидемии косят солдат похуже пуль противника, а фармацевтов даже меньше, чем врачей. Мы были почти уверены, что отец пойдёт работать в армейский госпиталь, чтобы спасти нас. Среди его друзей и клиентов было много влиятельных турок, ведь его знали как консерватора, выступающего против наших политических партий.

Пока женщины укладывались, мы шныряли по всем ореховым рощам, чтобы вырезать трости. Недолго восхищались мы ветками — крепкими, стройными, гибкими — вскоре они посыпались на землю от ударов наших карманных ножиков. Мы отдирали кору и с помощью стёклышка вырезали на рукоятках свои инициалы и замысловатые узоры. Теперь мы почувствовали себя полностью снаряжёнными для похода в Мосул или Багдад. Я готов был путешествовать по всему миру, как тот датский путешественник, с которым я познакомился в нашей школе и получил на память фотографию с автографом.

Дерзко и весело вторглись мы на кукурузное поле и, сбивая молодую кукурузу на землю, топтали её ногами. Нам не хотелось, чтобы турки собрали урожай, который посадили армянские крестьяне. Затем мы ворвались в сад маминой тётушки. Вишня там уже поспела, и мы объедались целыми пригоршнями. Вдруг бабушка появилась на пороге своего дома — одетая в чёрное суровая пожилая женщина.

— Эй вы, негодники! Сейчас же уходите из моего сада! — крикнула она. — Я держу эти вишни, чтобы сварить варенье.

— Какое ещё варенье? — Мы расхохотались. — Ты что же, хочешь, чтобы турки их съели? — спросил я её, весело покачиваясь на верхушке дерева.

Она и сама почувствовала, что это не обычный вишнёвый сезон, — через несколько дней мы уже будем на пути в Месопотамию, и ей незачем больше беспокоиться о вишнёвом шербете, которым она так гордилась. Бабушка пожала плечами и вошла в дом.

В полдень этого дня мать получила записку от отца. Мы не готовились в путь, как другие семьи, поскольку не знали намерений отца. Записка была короткой и не оставляла никаких надежд. Он просил нас только захватить с собой несколько одеял и вернуться в город в дом тёти Шогакат.