К вам обращаюсь, дамы и господа

Оник пронёс свою скрипку сквозь войну, резню, революцию и переселения. Скрипка была частью его самого. Он сыграл мою любимую увертюру к «Тангейзеру», а мы барабанили по столу пальцами и пели мелодию. Затем ещё с полчаса Оник играл русско-цыганские и армянские романсы. Мы выпили ещё, поели маслин и сыра, и наконец пришёл мой черёд держать речь. Я был шутом нашей компании и самым младшим в ней. Не успевал я и рта раскрыть, как они уже смеялись, а в залатанной форме американского солдата — подарок организации «Ближневосточная помощь» — я и вовсе был похож на пугало: одни кожа да кости, форма висела на мне, как на вешалке, а буйную чёрную шевелюру невозможно было причесать.

Но в тот вечер я был серьёзен и важен.

К тому времени похожий на героя Достоевского Ваграм измерял пальцами размеры луны, Ашот отчаянно доискивался в уме тайного смысла явлений, а скрипка Оника скосилась набок. Мне с трудом удавалось держаться на ногах. Вино сделало своё дело.

— Я нашёл на карте колледж, куда поеду, — сказал я. — Он в самом центре Америки, этот сельскохозяйственный колледж в штате строго геометрической формы, четыре прямые линии, совершенно прямые, как брусок сыра… Вы находите, что у меня забавный вид… Хотите поспорим, что я вернусь с красивой и богатой женой — вдовой американского миллионера? Рыжеволосой вдовой. Она живёт в Чикаго. Вот я вижу её сейчас. Ага, вот она! Говорит со своим попугаем. Она одинока, ждёт меня. Живёт на последнем этаже такого высокого здания, что если смотреть на его окна с улицы, шапка свалится с головы… Ребята, говорят, в Чикаго есть общество рыжеволосых миллионерш с собственной конституцией и клубом.

Пауза. Ещё один глоток вина.

— Мы должны жить как древние боги! — закричал я. — И как трубадуры прошлого… Вперёд, марш! Мы в окопах. К чёрту искусство! Я за то, чтобы расстреляли всех поэтов. Лучше сажать в Армении деревья, чем писать прекраснейшие в мире стихи. Да здравствуют деревья! Если стихи обязательно нужны, пусть они будут сельскохозяйственными: стихи о коровах и пчёлах, тракторах и стальных плугах… Американские машины спасут нас! Я уезжаю в Америку изучать научное земледелие, потому что это самая верная основа развития нашей нации. Земля, священная и вечная земля!.. Пусть трусы и дураки замыкаются в своих башнях из слоновой кости. Я — дерево. Простирая руки к ветрам, врастая ногами в священные хачкары нашей земли, я стою на горе, как Христос. Внизу под собой я вижу на полях комбайны, похожие на гигантских птиц с раскрытыми крыльями, а лезвия стальных плугов сверкают под солнцем, и от их страстных поцелуев разверзается чёрное чрево земли. Чрево, мальчики, чрево невозделанной земли, девственное чрево земли, святой и вечной земли!..

И каждой ночью в озарённом луной винограднике стройные красивые деревенские влюблённые будут собирать урожай. Каждая слезинка из глаз наших мёртвых матерей превратится в виноградину — прекрасную, прозрачную, напоённую лунным светом. А сверчки станут цимбалами в этой молитве, в молитве и песне наших сердец… Лары-тумбара ла-ла, ла, ла, ла!.. Четыре прямые линии, совершенно прямые, у реки Миссури… Но мы — солдаты в окопах, вперёд, марш!..

Теперь я уже скакал вперёд и угрожающе размахивал воображаемым мечом. Я видел своих друзей сквозь пелену. Они превратились в призрачные видения в тёмной, вращающейся, отдаляющейся и приближающейся пустоте. Их голоса доносились до меня издалека, проходя огромные, таинственные космические расстояния. Я услышал, как Оник снова заиграл на скрипке, Ашот громко читал Бодлера, а Ваграм хохотал до упаду, но и музыка, и голоса их доносились до меня словно из другого мира.

Глава двадцать первая К ВЕЛИЧАЙШИМ ПРИКЛЮЧЕНИЯМ

Из Новороссийска приехала в Константинополь моя сестра Нвард, и мы все четверо снова на несколько дней оказались вместе. Один из наших друзей, специалист по византийским драгоценным камням и антиквариату, пригласил нас к себе в Арнавут-Кой — красивейшее предместье города на берегу Босфора, в то раннее лето похожий на уцелевший с незапамятных времён уголок рая.

Вниз по склону холма рассыпались почерневшие, словно древние иконы, домики из ветхой древесины с садами, спускающимися к морю террасами. С этой стороны Босфора находилась круглая, с амбразурами, башня римского замка Румели-Исар, а с другой, прямо напротив, возвышался анатолийский замок — Анатолу-Исар. Одной из первых прочитанных мною книг была история осады и захвата Константинополя Мухаммедом II Завоевателем, как называли турки этого остроносого крысоглазого султана. Всякий раз, глядя на построенные им замки-близенцы, я вспоминал трагический, но отнюдь не бесславный конец Восточной Римской империи и мысленно представлял, как лежит в руинах последний из цезарей в обагрённых кровью сапогах.