К востоку от Эдема

Кэл замер, едва дыша. Время словно остановилось. И тут же по старой, выработанной еще в детстве привычке он принялся усиленно подмечать и перебирать всякие пустяки, не имеющие касательства к неудобному положению, в каком он очутился. Краем глаза Кэл видел, как шевельнулись молодые листочки на кустарнике под налетевшим с юга ветерком. Потом он заметил грязную слякотную дорожку, истоптанную до черного месива, и ноги, отступившие к самому ее краю, чтобы не запачкать туфли. Он слышал, как поодаль с сухим отрывистым шипением выпускает пар маневровый паровозик, и чувствовал холодок на щеках, покрытых пробивающимся пушком. И все это время он в упор глядел на Кейт, и она тоже не сводила с него взгляд. Разрез глаз, цвет волос и даже характерная манера приподнимать плечи, словно слегка пожимая ими, – теперь Кэл ясно видел, как похож на мать Арон. Сам он плохо знал собственную внешность и потому не узнал в ее лице свой рот, мелкие зубы, широкие скулы. Так они и стояли друг перед другом, подросток и женщина, пока очередной порыв ветра не вывел их из неподвижности.

– Ты уже который раз ходишь за мной, – сказала Кейт. – Чего тебе от меня нужно?

– Ничего не нужно, – ответил Кэл, опуская голову.

– Кто тебя подучил подглядывать за мной?

– Никто… мэм.

– Не хочешь, значит, признаться?

Кэл вдруг с изумлением услышал, что он заговорил. Слова вырвались сами, помимо его воли:

– Вы моя мать, и я хотел посмотреть, какая вы.

Это была чистая правда, и Кейт как обухом по голове стукнуло.

– Что? Ничего не пойму. Ты кто?

– Я – Кэл Траск, – сказал он и тут же почувствовал, что чаша весов качнулась в его сторону. Хотя она и виду не подала, Кэл понял, что берет верх в поединке, а мать вынуждена защищаться.

Она пристально вглядывалась в подростка, изучая каждую его черточку. Полузабытое лицо Чарльза вдруг встало перед ее внутренним взором. «Ну-ка, пойдем!» – кинула она, повернулась и осторожно, чтобы не угодить в грязь, пошла по краю дорожки.

Поколебавшись секунду, Кэл последовал за ней и взошел по ступеням. Он хорошо помнил темное зальце, но дальше не был. Кейт повела его коридором к себе. Проходя мимо кухни, она крикнула в открытую дверь: «Чаю, две чашки!»

В комнате Кейт, казалось, совсем забыла про него. Не снимая перчаток, дергая за рукава непослушными пальцами, она сняла пальто. Потом подошла к двери, прорубленной в дальней стене, вдоль которой стояла ее кровать, и скрылась в пристройке.

– Иди сюда! – позвала она. – И захвати стул.

Кэл очутился в какой-то каморе без окон, с голыми темно-серыми стенами. Пол устилал пушистый ковер, тоже серый. Из мебели тут стояло только огромное кресло с множеством серых шелковых подушек, небольшой стол с наклонной крышкой и напольная лампа с низким абажуром. По-прежнему не снимая перчаток, Кейт неловко, словно у нее была искусственная рука, зажала шнурок глубоко между большим и указательным пальцами и зажгла лампу.

– Закрой дверь! – приказала Кейт.

Лампа бросала яркий кружок света на стол, но остальная комната едва освещалась. Серые стены словно поглощали свет. Кейт долго устраивалась в кресле среди подушек, потом начала осторожно стягивать перчатки. Пальцы на обеих руках у нее были забинтованы.

– Чего уставился! Артрит это, – зло бросила она. – Хочется взглянуть, да? – Она размотала пропитавшуюся мазью повязку и поднесла скрюченный указательный палец к свету. – Вот, полюбуйся! Это и есть артрит. – Она тихонько застонала, бережно обматывая палец бинтом. – Боже мой, до чего болят в перчатках! – вырвалось у нее. – Садись, чего стоишь.

Кэл присел на краешек стула.

– Смотри, у тебя, наверное, тоже артрит будет, – сказала Кейт. – У моей двоюродной бабки был и у матери начинался… – Она осеклась. В комнате воцарилась мертвая тишина. Потом в дверь тихонько постучали.

– Это ты, Джо? – отозвалась она. – Оставь поднос. Ты что, оглох?

Из-за двери что-то промычали. Ровным голосом Кейт отдавала распоряжения:

– В гостиной намусорили, подмети. Анна опять не прибрала у себя в комнате. Предупреди ее еще раз, скажи, что это последний. Ева чересчур умничала вчера вечером. Впрочем, я сама с ней поговорю… Да, вот еще что, Джо. Скажи поварихе, если она опять приготовит на этой неделе морковь, пусть собирает вещи. Ты меня слышишь?

Мычание из-за двери повторилось.

– Все, иди! – приказала она. – Хуже свиней! – в сердцах вырвалось у нее. – Дай им волю, как в хлеву будут жить… Принеси-ка поднос из той комнаты.

Когда Кэл открыл дверь, в спальне уже никого не было. Он принес поднос и осторожно поставил его на крышку стола. Поднос был большой, серебряный, на нем стояли оловянный чайник, две чашки тонкого, как бумажный листок, фарфора, сливки и открытая коробка шоколадных конфет.