– Скотти говорит по-французски даже лучше меня, потому что все время практикуется. Язык нужен ей для поступления в Вассар[68].
– Должно быть, вы ею очень гордитесь.
Скотт и правда гордился дочерью, и не просто так. Несмотря на их перепалки из-за оценок, курения и карманных расходов, он восхищался ее характером. Зельды не было рядом, и они стали друг другу опорой, несмотря на расстояния. Отсутствие матери не только заставило Скотти рано повзрослеть, но и привило ей ответственность и понимание жизни, которого у Скотта в ее возрасте не было, о чем он сейчас жалел.
– Почему? – спросила Шейла. – Каким вы были в ее возрасте?
– Я был дураком. Им и остался.
– Бьюсь об заклад, девчонки вам проходу не давали.
– И это делало меня еще большим дураком. Я был очень эгоистичным ребенком, хотя, наверное, все дети такие. По правде говоря, я не слишком изменился.
– Неправда. По-моему, вы самый заботливый человек, которого я знаю.
– Не говорите так.
– Почему?
– Потому что тогда придется оправдывать ваши слова. Я женат, и я пью, а когда я пью, характер у меня скверный.
– Тогда не пейте.
– Все же я пью и не хочу произвести на вас неверное впечатление.
– Видите? – сказала она. – Говоря это, вы заботитесь обо мне. Хотя не обязаны.
– Поспрашивайте, вам все быстро расскажут.
– Я бы уже могла это сделать.
– А как насчет маркиза?
– Я не нравлюсь его матери.
– А кто она? Какая-нибудь леди?
– Леди Донегалл. Считает, что я хочу удачно выскочить замуж. Он потому и поехал домой – убеждать, что я достойна титула.
– Без вас?
– Со мной она говорить не будет.
– Ужасно, – сказал Скотт, но про себя возликовал.
Назначив первое свидание, Скотт представлял себе, как пригласит ее в «Сады» и как они, быть может, будут танцевать у него дома в гостиной. Услышанное сегодня спустило его на землю, так что он сбавил скорость перед ее улицей и повернул к холмам. На этот раз Шейле не пришлось говорить, где остановиться.
Подходя к двери, Скотт подумал, что, вопреки ожиданиям, вечер вышел не мучительным, а просто неловким. В конце концов, если не считать нескольких неприятных моментов, они успели лучше друг друга узнать. Шейла оказалась неробкой и очень тактичной. Даже хорошо, что так вышло. Завтра Скотти отлично проведет день на студии, он вернется к работе, и все будет, как прежде.
Он затормозил у крыльца. Вокруг фонаря как безумный вился мотылек.
– Сегодня вторник, – сказала Шейла.
Погруженный в свои мысли, Скотт не понял, что она имела в виду, и был ошарашен, когда она подвинулась ближе и поцеловала его.
Он удивился теплу ее губ, будто ждал, что это шутка. Скотт ощутил вкус кофе и мяты. На секунду он замер, и она со смехом отстранилась. Он было подумал, что она насмехалась над ним, но Шейла открыла дверь, взяла его за руку и потянула за собой в темноту. Бросив ключи на стол, снова поцеловала, на этот раз крепко прижавшись. Потом потянула к узкой лестнице, ведущей в спальню. Сияющий внизу город освещал заправленную кровать. Шейла сняла с него пиджак и расстегнула рубашку. Скотт хотел остановить ее и спросить, не слишком ли они торопятся, не совершают ли серьезную ошибку, но вместо этого расстегнул молнию ее платья. Шейла позволила ему соскользнуть. Свет падал сзади, окружая ее тело мягким сиянием.
– Не надо. – Она остановила его, когда Скотт потянулся расстегнуть бюстгальтер.
Кроме него, на ней ничего не было. Шейла так и не сняла его, пока они занимались любовью. Казалось, даже отдавшись Скотту, она хранит что-то еще более сокровенное. Он знал о ней так же мало, как сильно ее хотел. Скотт доверял ей свои секреты, и Шейла жадно ловила их, словно собирая на него досье, но сама ничуть не открывалась. Он думал, что совесть будет мучить его сильнее, но она была молода, нежна и красива, а он был достаточно благодарен и терпелив, чтобы смириться с этой загадочностью. Все, что Скотт мог сказать Зельде, бедной маленькой Зельде, от которой он отвернулся, было: «Прости меня, прости, прости».
Кладбище
Восточного побережья
Как и боялся Скотт, его версию «Янки в Оксфорде» не одобрили. После месяца обсуждений сценария Эдди без предупреждения вызвал его на ковер и снял с работы над картиной. Он сказал, что на студии недовольны его работой и на нее бросят другого. Скотт хотел спросить кого, но понял, что спорить бесполезно. В конце концов, он только наемный работник и, надо признать, уже сделал все, что мог. Скотт снял со стены фотографию Вивьен Ли, вложил ее в страницы последнего черновика и убрал его в нижний ящик стола.
В «Железном легком» новости распространялись быстро. К обеду все уже знали об отставке Скотта, и за столом сценаристов его подразнивали колко, но по-дружески. Преемником был назначен Джулиан Лейтон, британец, чей фарс «Викарий, быстрее!» всколыхнул лондонскую публику лет десять назад. Все единодушно решили, что «Три товарища» – дело во всех отношениях более стоящее.
– Получается, – подытожил Алан, – вместо того чтобы писать сценарий под Роберта Тейлора в роли остряка-ветерана, ты будешь писать другой – под Роберта Тейлора в роли остряка-ветерана.