К западу от заката

Зельда ждала его в спальне, не погасив свет. Она лежала в кровати, из-под одеяла высовывались полные плечи. Даже если бы из бюро находок прислали пижаму, Зельда все равно их никогда не носила. Сбросить одежду на вечеринке не было для нее пьяной выходкой, в отличие от Скотта. В глубине души Зельда была нудисткой, обожала особые пляжи, где можно было открыться солнцу без малейшего стеснения. Его и привлекала в ней эта дикость, дерзость, присущая им обоим. Скотт обманулся в ней, по собственной воле, как ему думалось, так же, как обманывался в себе. Ее вины в этом не было.

Скотт выключил свет, чтобы переодеться в пижаму, и, пытаясь просунуть ногу в штанину, ударился о туалетный столик.

– Ушибся?

– Ерунда, сам виноват.

Простыни были холодными. Но Скотт знал, что потом станет даже жарко. В темноте виделся квадрат окна, серебрящийся от света фонарей променада. Где-то далеко мягко и мерно вздыхал прибой. Они уже несколько месяцев не оставались наедине. В Вирджиния-Бич у Зельды случился очередной приступ, она бросалась с руганью на него и дочь, потом замирала в оцепенении. Сейчас, когда она была в порядке, Скотт не хотел все испортить и лежал тихо, как мышка, надеясь, что жена заснет.

Он думал о Шейле в бюстгальтере, о том, как отличалась она от Зельды и о чем это говорило. Насколько хорошо Скотт знал самого себя, настолько беспомощен он был в вопросах любви – если только это любовь. Всю жизнь он отдавал всего себя одной женщине. И никогда не думал, что может полюбить другую.

Надо было признаться Зельде, хотя неизвестно, как на ней скажется правда. Как она скажется на Скотте, тоже было непонятно. Годами супругам казалось, что их связывают вечные узы, хотя они уже давно не приносили друг другу счастья.

Заскрипели пружины – Зельда села на кровати и выбралась из-под одеяла. Пошла ссутулившись, по-детски – маленькими шажками и выставив руки вперед, проверяя путь, как слепая. Ее кожа, отражающая свет, казалась призрачной. Скотт испугался, что Зельда идет к нему; впрочем, наткнувшись коленом на его кровать, она ее обошла и так же на ощупь стала продвигаться к окну. Ее силуэт замер на фоне проема. Номер был на четвертом этаже – высота достаточная, чтобы убиться, однако Скотт не пошевелился.

Она облегченно вздохнула, задумчиво ему улыбнулась.

– Что?

– Помнишь звезды в Монте-Карло?

– Конечно.

– Я загадывала на них желания. Каждый раз, когда мы бывали там, я загадывала выиграть миллион долларов.

– И как?

– Я была молодой и глупой. Надо было желать другого.

– Еще не поздно снова попытать удачу. Что делать с миллионом долларов, мы придумаем.

– Не смейся.

– Да я и не смеюсь.

Скотт сел. Зельда стояла к нему спиной, и чем дольше это продолжалось, тем больше Скотт убеждался, что, если бы только это ее утешило, он подошел бы, взял за плечи, положил бы подбородок ей на голову и смотрел с ней на море, чтобы она не чувствовала себя одиноко.

– Вот, одна упала, – сказала Зельда, отворачиваясь от окна. Лицо скрывала тень.

– Что ты загадала?

– Если скажу, не сбудется.

Зельда подошла к нему. Вопреки здравому смыслу, несмотря ни на что, с жалостью, он загляделся на ее новое тело. Она обошла кровать, Скотт закрыл глаза, словно так можно было спрятаться от вины, потом не выдержал и взглянул на нее украдкой. Зельда стояла совсем рядом, бесстыдно, как амазонка. Она не вернулась в свою кровать, а встала на колени и положила голову ему на грудь. По привычке, а может, просто из приличия, Скотт стал гладить ее волосы. Он лежал в темноте и думал, что их брак или то, что он когда-то любил ее в другой ипостаси, не имеет значения. В душе он понимал, что поступает неправильно, однако оттолкнуть ее не мог. Скотт не знал, как объяснить это Шейле, но он всегда будет нести ответственность за жену.

– Ну хватит, – сказал он, потрепав ее по плечу. – Уже поздно.

– Еще чуть-чуть.

– Только чуть-чуть.

Скотт подумал, что Зельде, наверное, неприятно стоять на коленях на голом полу, но она не двигалась и не жаловалась. Было что-то страшное в ее покорности, словно она приносила кровавую жертву к его ногам.

– Спасибо, Додо. – Зельда отстранилась и встала. Мгновение она помедлила, почти замерев над ним бледным духом, как бы давая Скотту время передумать, и вернулась в постель. – Спокойной ночи, – сказала она.

– И тебе.

Под серебрящимся окном бесконечно разбивались о берег и пенились волны. Если Зельда загадала вернуться домой, на свободу, то в его силах было осуществить желание. Если она хотела, чтобы между ними все стало как прежде, то уже слишком поздно. Сам Скотт хотел одного: чтобы жена обрела душевный покой, однако и то было ложью, поскольку зависело от него. Почему все его желания несбыточны? Он терзался мыслями, слушая дыхание лежащей рядом жены, и думал, что так и не заснет. Но, когда в подробностях вспоминал прогулку по променаду, представлял, как зазывалы и торговцы сладостями и всякой мелочью закрывают свои лотки, пряча товар от тумана, начали действовать таблетки, увлекая его в знакомую темную пучину.