Ка: Дарр Дубраули в руинах Имра

Одна – для советчика,
Две – для обманщика,
Три – для девочки,
Четыре – для мальчика,
Пять – серебро,
Шесть – это злато,
И семь – секрет, что нужно спрятать.

Вороны тех краев могли бы сказать, что их всегда больше, чем Люди могут увидеть; но тут как со снежинками, падающими на язык, или осенними листьями, которые ловишь в полете, – важны только те, что сосчитаны.

У Людей были разные истории, но не было Истории; все, что произошло, происходило и сейчас. Высокие камни, вытесанные богами и великанами в начале времен, по-прежнему стояли, и Братья то ли не могли, то ли не хотели их опрокинуть, хоть и отговаривали местных жителей ходить к ним, за исключением, конечно, тех камней (известных Братьям), которые воздвигли святые и ангелы в научение смертным. Когда Братья только пришли сюда, они принесли с собой Историю, в которой не сомневались, Историю с началом, серединой и концом. Но теперь она тоже превратилась в истории о вещах, всегда существующих и существовавших, и конца у нее не было.

Люди сжигали своих мертвецов. Братья сообщили им, что тела эти – залог будущей жизни, поэтому их нельзя сжигать или отдавать Воронам, как это было заведено давным-давно. В конце всех дней (который, как не уставали повторять Братья, уже близок) они восстанут из мест упокоения своего и воссоединятся с отделенными и ушедшими душами, дабы вечно жить на небесах, или на островах Блаженных, или в этих же зеленых землях, но улучшенных, украшенных, не знающих зимы.

По пятницам в поселении Братьев царили молчание и рыба. И поскольку молчали в этот день все Братья, молчать приходилось и Дарру Дубраули. В любой другой день он мог кричать из окна кельи Брата или с крыши большого здания в центре монастыря и слышать, как летят с разных сторон ответы Ворон. Можно было полететь к ним, искать еду, ссориться, дежурить по очереди, – впрочем, Брат просил его наставлять своих собратьев так же, как он сам наставлял Дарра Дубраули. Но только не в тот день недели, когда вспоминали смерть Христа на кресте. Нет, оставайся с Братом весь день, склоняй голову, молчи и ешь рыбу.

– Corve, – сказал Брат, – помолимся. Oremus.

Братья считали пятничную рыбу лишением, а вот Дарр Дубраули ничего не имел против, пока рыбы было много; она еще и портилась быстро, что вызывало протесты Братьев, но только не Дарра Дубраули, которому требуха нравилась – свежая или подпорченная. С мусорной кучи, где он пировал, Дарр услышал, как Аббат распекает жалобщиков и напоминает им, как совсем недавно они питались корешками и пили воду из пруда, тем и сыты были.

Поначалу Дарр Дубраули удивлялся каждый раз, когда наступал рыбный день, поскольку Вороны не считают дни циклами; да ему и сложно было удержать целых семь дней в голове. Но Брат сделал для Дарра Дубраули своего рода календарь и поставил его на полу кельи рядом с окном, через которое влетала и вылетала Ворона: шесть темных камешков на блюде и один белый. Дарр научился брать по одному камешку каждый вечер и перекладывать на другую тарелку, и вот когда они все оказывались там, проходила неделя. Тогда Дарр выбирал белый камешек и перекладывал его обратно в первую тарелку: воскресенье. В этот день Братья не работали; приезжали гости – какой-нибудь Dux или Rex со своими воинами; и в самом большом каменном здании Братья пели хором и являли свои таинства (которые позволялось видеть лишь некоторым гостям и никогда – Вороне). Когда пять темных камешков оказывались вместе с белым, снова приходила пора есть рыбу.

Других Братьев возмущало, что их младший собрат держит ручную Ворону, зловещую черную птицу, в труде и в молитве позволяет ей быть рядом – и даже обитать в башенке церкви, откуда Ворона смотрит на них. «Что же, ответил Брат, – не нравится вам напоминание о том, что все вы – смертная плоть и плоть эта умрет?» Еще он сказал им (Дарр Дубраули тогда далеко не все понял), что лучше бы они помолчали и не смели с ним говорить в таком тоне, потому что ему «было явлено чудо Господне» и твари земной дан был язык, чтобы говорить; так шли бы они лучше «молиться», чтобы такое «благословение» даровано было и им, чтобы «милость Божья» открылась им, как она явилась ничтожнейшему из «слуг Его», и если Братья хотят продолжать спор (тут он засучил рукава своего белого одеяния), то что ж, он готов.

Прочим Братьям это не понравилось. Они вообще его не любили, и он им отвечал взаимностью. Он родился младшим сыном местного властителя, и отец, Dux этой земли, тоже его невзлюбил, а потому, как только мальчик подрос, отдал его в аббатство вместе с иными дарами – сокровищами, землей и арендаторами на ней, – чтобы Братья потом молились о душе дарителя.