Ка: Дарр Дубраули в руинах Имра

Это убедило Дарра Дубраули, что он может подлететь ближе, сесть рядом с ней среди одуванчиков и при этом не спугнуть ее. Впрочем, он все равно держался на некотором расстоянии. Он видел, что она его заметила, хоть и не подала виду. Как только он подходил к ней на несколько шагов, она отступала, словно увидела в той стороне что-то вкусное. Когда они наигрались в эту игру, он ей крикнул: «Эй! Эй, ты!» Она не улетела, подняла голову и ответила как приличная Ворона; этого Дарр и ожидал. Через некоторое время она взлетела, и он тоже, а когда они снова опустились на землю, оказались уже бок о бок.

— Добрый день, — сказал он, а она без страха поклонилась в ответ. — Ты сегодня очень черно выглядишь.

— Спасибо, — сказала она на мягком наречии своей стаи. — Я тебя видела. Ты ведь один из тех, что прилетают зимой?

— Да.

— Они все улетели. Ты опаздываешь. Твоя подруга тебя будет ждать.

— У меня нет подруги, — сказал Дарр Дубраули. — И ты тоже одна. — (Это ее ничуть не смутило, она продолжала смотреть на него, ждала.) — Я видел, — продолжал Дарр. — Столько поклонников. Ни один тебе не угодил?

— Да нет, они хороши, — сказала она. — Многие. Не все.

— Да, я так и подумал. Но ты никого не выбрала.

— Не мне было решать, — сказала она, а когда Дарр принял удивленную позу, рассмеялась. — Уж не знаю, как вы там у себя сходитесь. У нас иначе нужно.

— А как нужно?

— Нужно убедиться. — Она подняла голову, посмотрела в одну сторону, в другую, словно боялась, что кто-то подслушает секрет; но нет, наверное, просто стеснялась. — Ничего дурного нет в том, чтобы показать, что ты сильный и здоровый. Почти все такие. Но нужно убедиться. Всегда ли он станет делать то, что нужно, — что бы это ни было? А сможет ли? Ты этого не знаешь. Поэтому спрашиваешь — или прямо им говоришь.

Острое, как колючка, воспоминание вдруг кольнуло Дарра: вот Лисята требует от него невозможных вещей, просит невероятного.

— А о чем ты их просила?

И она рассказала. Будь у нее пальцы, она бы их загибала, перечисляя задания. Она их давала всем ухажерам, и этой весной, и прошлой, но никто не справился. Большинство сразу отказывались, как бы до того ни кланялись, ни вышагивали гордо перед ней.

— Да уж, нелегкие задания, — проговорил Дарр Дубраули. — Может, и невозможные. Невольно подумаешь: раз ты им даешь такие трудные задачи, ты и вовсе никакого друга не хочешь заводить.

Она приняла позу и оставила его гадать, что она значит: да, он прав или нет, ошибся; или она сама не знала, так ли это, или знала, но не хотела говорить. А потом посмотрела на поклюв:

— Слышишь там Ворон? Полетели, посмотрим, что они нашли.

Но Дарр знал, что лучше этого не делать. Он тут был по-прежнему чужак, Бродяга. Лучше держаться поодаль. Дарр смотрел, как она подпрыгнула и полетела прочь.

Ворону и любое другое животное, у которого бывает гон, большую часть года можно считать существом бесполым. Когда приходит лето, как только птенцы опериваются, эта часть вороньей жизни уходит в тень, съеживается. У самцов — в буквальном смысле: на период спаривания их яички увеличиваются в несколько раз. И вот Вороны уже снова приятели с давними соперниками — или, по крайней мере, равнодушны к ним; тогда же можно и завести новых друзей.

Тем летом она разыскивала Дарра чаще, чем он ее. Они гуляли и кормились вместе. (Звучит так, будто они отправлялись вместе пообедать, но на самом деле это значит, что они целый день проводили в поисках еды, поскольку именно этим большинство птиц и занимаются в светлое время суток. Полет — дорогое удовольствие.) Если на хорошую находку слетались ее родственники, Дарр отступал.

Когда долгие полуденные часы на ее родине стали слишком жаркими для охоты, они молча сидели в густой листве дерева, названия которого Дарр не знал, и смотрели на мир. Или он рассказывал — по ее просьбе — историю своей жизни. Она этим россказням не то чтобы верила и большую их часть забывала, только услышав, но Дарр испытывал облегчение оттого, что мог наконец кому-то поведать свою историю, а она удивлялась его странствиям и тихонько горевала о его смертях. Как Дездемона, она его за муки полюбила, а он ее — за состраданье к ним[85].

Он рассказал ей, как давным-давно изобрел имена: как имена позволили рассказывать истории, сохранять память о том, кто и что сделал в былые времена. Она внимательно слушала, хотя явно думала, что имена — это игра, в которую друзья играют исключительно для удовольствия.

— Я тоже хочу имя, — сказала она. — Как его получить?

— Ты его выбираешь, — ответил Дарр Дубраули, — а лучше — его выбирают для тебя. Называют по тому, что ты сделала, или чему-то особенному в тебе.

— Особенному?

— По тому, что тебя отличает от других.

Она задумалась, но явно не спешила делать выбор или выдумывать имена, чтобы потом из них выбрать. Дарр сообразил, что лучше подождать, пока появится подходящее; имя ведь бывает только одно.

— Знаешь, — проговорила она, — есть кое-что. Одна история, которая со мной приключилась.

— Да?