Ка: Дарр Дубраули в руинах Имра

Мой старый страх перед темнотой; иногда он кажется мне проклятьем, которое наслала моя мать. Я подумал: что бы ни ждало меня, я буду не один. Но разумеется, даже этого мне никто не мог обещать. Как бы то ни было, когда я вывел нас к обрыву, день уже клонился к вечеру. Холодный ветер с озера злил деревья и студил жаркий воздух.

— Всего несколько шагов еще, — сказал я Барбаре. — Давай посидим и подождем немного.

— Подождем?

— Подождем темноты или сумерек. Чтобы там настал день. Ночь здесь — это день там: он мне так сказал, — проговорил я и поднял глаза; Дарр Дубраули молча смотрел вниз.

В общем, мы сидели и ждали заката, все трое завернулись в одеяла, чтобы защититься каждый от своего озноба, а Дарр Дубраули устроился на длинной ветке дерева, названия которого я не знаю. Я держал в руке толстую теплую ладонь Барбары, а может, это она держала меня за руку: оба мы понимали, что можем утратить мужество и решимость. Когда солнце опустилось за лес, мы поднялись и пошли к гребню. Ступать нужно было осторожно. И Барбаре тоже: она почти не чувствовала ног из-за диабета и шла раскинув руки, словно нащупывала путь в темноте. Но мы вышли на нужное место — широкий уступ, голый и плоский, выступающий над утесом. Барбара снова взяла меня за руку. Она тихонько плакала, но не горько; маленькая головка с черно-желтыми полосами негромко замычала ей в ответ. Я понял, что медлить нельзя.

— Itur in antiquam silvam, — сказал я.

— Аминь, — отозвалась Барбара.

С громким криком — вызов? отчаяние? призыв? — Дарр Дубраули сорвался с ветки и спикировал сквозь темнеющий воздух, благороднее и проще любого живого существа. Мы тоже вскрикнули — наши голоса я слышу даже теперь — и шагнули в воздух.

Тут же оказалось, что мы не падаем, а карабкаемся, только не вверх, а вниз, спускаемся по отвесной стене: словно наши тела уже сгинули внизу и оставили души добираться своим ходом. Путь был неблизкий; мы цеплялись за чахлые ветки, нащупывали ногами опоры.

Не думала, что будет так, сказала Барбара.

Мы вышли на тропу меж треснувших валунов, не такую крутую и вполне широкую, чтобы мы хотя бы смогли повернуться лицом в ту сторону, куда шли. Впереди я увидел Ворону. Дарр Дубраули перелетал с одной ветки на другую, встряхивал крыльями и хвостом — раз, другой, третий, в своей обычной манере.

В конце концов тропа привела нас на каменистый берег озера. Вокруг стоял не день, но и не ночь. Галька шелестела, низкие волны накатывались на берег и, уходя, тянули за собой камешки, а потом возвращались и толкали их обратно. Невозможно было поверить, что тут только этот берег и все.

Мы уже там? — крикнул я Дарру Дубраули.

Мы там, где мы есть, услышал я в ответ.

Еще долго?

Долго, сказал он. Не знаю сколько.

Я хотел сказать, что мы трое не сможем уйти далеко, но это было бессмысленно, да и идти оказалось нетрудно: будто воображаешь долгий путь, а не идешь на самом деле. Мы повернули налево. Вскоре берег расширился; темное озеро отступило, словно не хотело с нами связываться. Дарр рассказывал мне, что даже ему все на этой стороне — деревья и камни, сам воздух — кажется исполненным сознательной воли, предпочтений и привычек, хотя Воронам в Ка такое незнакомо. Но для Людей оно так повсюду, думает он; а в Имре то, что люди считают правдой, — правда.

Вдруг оказалось, что мы уже не по берегу идем, а вошли в другое пространство, в лес: мне показалось, буковый, но света не хватало, чтобы сказать наверняка. Как и в любом буковом лесу, подлеска почти не было, только земля под палой листвой. И тишина.

Дарр Дубраули пролетел у нас над головами — черная тень на фоне серых стволов, — и, увидев его, я уверился, что мы вблизи от того места, куда нам суждено прийти. А потом он спустился и сел на землю, поджидая нас.

Никого, сказал я ему, когда подошел к тому месту, где он рылся в листве — может, надеялся найти желуди. Мы никого другого не видели. Где же они все?

Он поднял голову, огляделся, словно и сам только что это заметил. То, чего я боялся больше всего: стылое место без света, без движения, вечность наедине с двумя моими неизменными спутниками.

Мы еще не пришли туда, сказал он. Всё еще дальше.

Мне показалось, что он говорил уже не так уверенно, как прежде. Он взмахнул крыльями так, что во все стороны полетела листва, и сел на низкую ветку. Ему не нравится смотреть на меня снизу вверх: это древний инстинкт.

Пошли, сказал он.