Каба́

– Я рада, что все счастливы,– произнесла мама с оттенком отчужденности. Игорь отважился взглянуть на нее. Сейчас она ни на кого не смотрела. Смотрела прямо перед собой в пустоту. И хотя она перестала его изучать, Игорь не мог избавиться от ощущения, что она раскусила его игру. Раскусила, но виду не подала.– И никто не подумал, что мы будем говорить дальше. – Она уставилась на отца.– Что мы будем говорить дальше? Раньше мы на секцию списывали, а теперь? На хулиганов? Не многовато ли хулиганов будет?

– Так может Петров этот…– начал было отец и замолк.

Они смотрели друг на друга. Родители смотрели друг на друга. Сейчас между ними происходил некий обмен репликами, которых Игорь не слышал. Он отвернулся. Он не хотел «слышать», не хотел разгадывать эту ментальную морзянку. Он не хотел видеть озадаченность на лице отца, напряженную отстраненность на лице мамы; не хотел быть участником немых разговоров, не хотел быть участником чего-то, что крылось за немыми разговорами.

Но он был. Каким-то участником он был. И не каким-то участником, а самым что ни на есть ролевым. Потому как немые разговоры касались его ночных разведывательных вылазок. До первого угла. А после – бряк, конец разведчику.

Игорь Мещеряков был молчальником, инфантилой, ненавистником дзюдо и школьных занятий, ночным нетопырем, но он никогда не был тупым. Хоть окружение зачастую и считало его тупым: ну, скажем прямо, его самого устраивал такой расклад. Он давно подозревал, что родители не все ему рассказывают. И за его недугом кроется страшная тайна.

Раньше ему, вдохновленному произведениями Дюма и Штильмарка, нравилось видеть за этим какую-то семейную тайну. Быть может, корнями уходящую в прошлое на несколько поколений. Этакое родовое древо ходунов-во-сне-и-хрясь-потом-мордой-о-пол. Или он, Игорь, вообще усыновленный. А его родители – не его родители. Собственно говоря, куча признаков громоздилась в углу с табличкой «за», и почти шиш – в противоположном. Был он какой-то «не наш», этот Игорь, он и сам это понимал. И вот он жил, потомок рода проклятых, обреченных ходить во сне, – жил в детдоме, откуда его в раннем возрасте взяли отец с матерью. А теперь он начал чудить, и они думают: может, назад его сбагрить, пока не поздно?

Все это, разумеется, сказки. Ему нравилось так думать. Но на самом деле такими мыслями он пытался не дать себе думать о другом. Но думалось периодически, таков уж Игорь. Что если это отчуждение, возникшее на их лицах – в тот момент, когда Игорь раскрыл рот, чтобы увлечь опеку в иное русло,– что если это и не отчуждение вовсе, а страх? И не страх раскрытия перед опекой, а страх – перед ним! Перед ним, Игорем – сыном, школьником и бывшим недоделанным дзюдоистом! Ведь то, что он думал про Петрова, применимо к нему самому: он знает подробности о своих приступах только со слов родителей. Лично он знает только то, что периодически просыпается по утрам с фингалом, или опухшим ухом, или болью в боку, или в затылке, или в локте. То, что он ходит во сне, а потом падает, он узнал от родителей.

Что если он не только ходит во сне, а потом падает? Но родители щадят его и не рассказывают большего. Или боятся рассказывать. Боятся, как того пацана из фильма «Сомния», у которого сны оживали. Вряд ли Игорь что-то там оживляет, кроме собственной фантазии и мужского достоинства, но… что если он буянит? Барагозит не по-детски? Кидается на родителей? Царапает стены? Ходит по потолку? Читает наизусть «Майн Кампф»? В общем, ведет себя стопроцентным клиентом экзорцистов. И именно поэтому родители боятся огласки, потому что тогда вылезет на поверхность вся правда.

Но хуже всего было думать, что родители каким-то образом знают о Кабе. Или догадываются. Или Каба в такие ночи проявляет себя. И насколько далеко может заходить такое проявление?

Пользуясь моментом, когда родители увлеклись своими телепатическими играми, Игорь улизнул в свою комнату. Со всеми этими стрессами он даже толком не порадовался тому, что вот так влегкую, в один момент, он скинул многолетнее бремя. Он часто слышал разговоры ребят своего возраста, читал комменты ребят своего возраста Вконтакте и просто на сайтах. Он понимал, что многим из них – действительно многим,– позволено заниматься в свободное от уроков время тем, к чему у них душа лежит. А если ни к чему не лежит, то – ничем. В стрелялки рубиться или тупые посты писать. Игорь часто думал: что же в нем самом такого, почему у него не так, почему он раз за разом вынужден ходить в это дзюдо? Хотя даже слепому видно, насколько он его ненавидит. Что же в этом такого полезного для будущего?

Что ж, когда в мире столько непонятного, и настроение швах,– читай книги. В любой непонятной ситуации – читай книги, и не прогадаешь. К тому же вечер неожиданно освободился, а до конца каникул – еще целый месяц. Игорь включил ридер, свернулся на диване перед окном и погрузился в чтение.

Ближе к рассвету настроение Игоря значительно улучшилось.

Глава 5. У Петрова-2.