Кабахи

Абрия улыбнулся, провел ладонью по желтым от табака усам и покачал головой:

— Да, уж верно, такое счастье… Иначе не ходил бы двадцать три года в председателях.

— Эх, — вздохнул Лурджана, — недаром сказано: везучего человека хоть в навоз посади, он и то счастье найдет.

Хатилеция фыркнул и едва не выронил трубку изо рта:

— На что тебе навоз? Ты и без удобрений как на опаре взошел.

Годердзи не спеша набил трубку, неторопливо зажег ее и так же неторопливо обвел беседующих насмешливым взглядом:

— Счастье? Судьба? На одной плите, в одной ограде было написано: «Ум в голове живет».

Прохожие читали и говорили:

«Правильно!»

А однажды шел мимо дурак, прочел и выругался:

«Что это за глупость, мол, написали? Конечно, ум в голове, не в ногах же!»

Схватил он булыжник, треснул в сердцах по гладкой плите и расшиб ее. И вдруг из расколотой плиты посыпались со звоном золото и серебро.

Вот так-то. Судьба слепа, иной раз дает тому, кому и не надо бы.

— Дай бог тебе радости, Годердзи, справедливый ты человек, — поддержал друга Зурия. — У Нико одна сопливая девчонка, а вон какие палаты себе поставил, тогда как Датия с восемью ребятишками в крохотной хижине ютится, задыхается.

— Все, что есть у Нико, своей рукой добыто, — насупился Габруа.

— А когда это Датия сидел сложа руки? — возразил ему Зурия.

— Не хитер. Не лукав. А кто скажет про Нико, что он не хитер? Какое там счастье, при чем тут везенье? — отвечал, посасывая трубку, Годердзи.

Хатилеция сплюнул в сторону и повернулся к нему:

— Хочешь, расскажу притчу? Жил на свете один богач. И каждую ночь во сне чей-то голос говорил ему:

«Все, что у тебя есть, — не твое, а Гогии-гончара».

И столько ему бубнил на ухо этот голос, так его донял, что богач наконец рассердился и сказал:

«Раз так — пусть ни мне, ни ему».

Взял он большое бревно, выдолбил сердцевину, потом обратил все свое имущество в деньги, заложил их внутрь, законопатил и выбросил бревно в реку.

Река подхватила бревно, унесла его и выкинула на берег в городе Тбилиси. А в ту пору как раз ловил рыбу на реке один кинто. Увидал он выброшенное на берег бревно и обрадовался. «Отнесу, думает, эту лесину моему соседу-гончару, он из нее ось для гончарного стана выточит. Мне бревно все равно ни к чему, а сосед даст за него хоть какой горшок — рыбу складывать пригодится».

Так он и сделал. А гончар этот и был Гогия. Только он стесал топором бок у бревна, как зазвенело золото. Гогия устроил на эти деньги большую мастерскую, посадил гончаров, сел и сам за стан, и пошли они гнать глиняную посуду. Так он разбогател, что слава о его богатстве дошла до первого хозяина этих денег. Тот сказал:

«Пойду-ка посмотрю, как этот Гогия живет».

Пришел бывший богач к Гогии и видит — в огромной мастерской, такой, что и взглядом не окинешь, работает множество гончаров, лепят посуду. Часть посуды стоит на полках, часть сохнет на солнце, часть обжигается в печи, а еще часть грузят на арбы, везут на продажу.

Гончар был человек добрый и милосердный. Увидел оборванного, босого, взлохмаченного бродягу, пожалел его и стал предлагать ему деньги. Но тот отказался их взять.

«Если бы судьба хотела, чтобы я владел деньгами, то не отняла бы все, что у меня было».

Тогда гончар накормил захожего человека обедом и, прощаясь, дал ему на дорогу три хлеба. А хлебы эти он особо заказал пекарю, и в каждом из них было запечено по золотому.

Взял обедневший богач хлебы, пошел на рынок, купил там у сапожника чувяки — и расплатился этими тремя хлебами.

Жена сапожника заняла накануне у жены гончара три хлеба. Взяла она эти хлебы и отнесла к гончару, чтобы вернуть долг.

Гончар сразу узнал их, разломил все три хлеба и спрятал золотые обратно в сундук.

«Ничего не поделаешь, видно, в самом деле такая судьба у этого человека», — подумал он.

Хатилеция сплюнул еще раз, выколотил трубку и заткнул ее за пояс, заключив этим свою притчу.

Собравшиеся закивали головами, соглашаясь с ним.

Лишь один Годердзи улыбался недоверчиво и глядел на Шавлего, ожидая от внука поддержки.

Но внуку было не до него: достав из кармана записную книжку, он быстро-быстро, поскрипывая пером, что-то писал в ней.

3

Русудан подбежала с решительным видом к трактору, стукнула рукояткой плети по гусеницам и приказала водителю:

— Стой! Сейчас же останови!

Тракторист потянул на себя тормозной рычаг и взглянул с недоумением на агронома:

— Что случилось, Русудан?

Русудан молча повернула назад, обошла кругом комбайн и поднялась на площадку.

Комбайнер выпустил руль, сдвинул замасленную кепку замасленной рукой на затылок и спросил хмуро:

— Что, велено возвращаться назад?

— Куда это ты собрался? Сию же минуту опусти ниже хедер!

Белые зубы блеснули на темном от загара лице комбайнера. Он отступил на шаг и, подбоченясь, смерил взглядом девушку, стоявшую перед ним на площадке комбайна.

— Смотри как распоряжается! Тебе-то какое дело? Ты что, райком или, может, министерство? — И, повернувшись к трактористу, гаркнул: — Ну, чего остановился, словно заговоренный ишак? Поехали, разиня!

Русудан вспыхнула до корней волос и в свою очередь крикнула трактористу: