Кабахи

Тут только Нико узнал его — и был просто потрясен. Нет, право, никогда не встречал он такого бесстыдства, такой беззастенчивости! Он ощутил болезненный укол в сердце. Точно вдруг открылась затянувшаяся было рана. Нико упорно избегал встречи с этим человеком. После той проклятой ночи лишь раз попался Како на глаза председателю — мельком, когда вкатывал во двор к Марте ручную тележку с прессом для виноградных выжимок… Марту отняли у Нико… Украли… Свели… И кто? Вот этот оборванец, этот бродяга, которого Нико впустил в деревню, накормил, напоил, обеспечил кровом… И который сейчас ковыляет к нему на своих длинных, неутомимых ногах.

Внезапное желание овладело председателем — подскакать к этому чужаку, прибывшему невесть откуда, бросить на него лошадь и исполосовать ему спину плетью, — может, отвел бы душу, стало бы чуть легче на сердце. Но он сдержался и, отвернувшись, стал спускаться с горы.

Снова услышал он зов, на этот раз совсем близко.

Нико опять остановился, заколебавшись.

«Может, в беду какую попал — помощи просит. Человек все же, не собака!»

Председатель поднялся вскачь на гору, спешился.

К крепости с противоположной стороны взбирался запыхавшийся Како.

Охотник присел рядом с председателем и, пробормотав приветствие, тут же спросил:

— Папирос нет у тебя?

Нико искоса глянул на него, отпустил уздечку и надвинул кепку на лоб.

— Ты за этим меня звал?

— Ну да. Зову, а ты не слышишь. Тогда я затрубил в дуло ружья. — Како положил с беззаботным видом ружейный ствол к себе на колени и принялся шарить по карманам. — Как я умудрился их выронить, не понимаю!

Собака обежала вокруг лошади, раз-другой ласково взлаяла и, дружелюбно повиляв хвостом, повалилась перед нею на спину.

Лошадь с любопытством обнюхала пса, подняла голову, скосила на него злой глаз и наставила уши.

Собака, поджав хвост, поспешила убраться подальше — робко прошмыгнула мимо председателя и легла у ног своего хозяина.

— Ах, вот они где, оказывается! — Како вытащил из глубины своего ягдташа пачку папирос и закурил.

— Так ты только за этим звал меня бог знает откуда? — Губы у председателя злобно кривились, в голосе слышался сдержанный гнев.

— За этим и еще кое за чем.

— За чем же еще?

Охотник выпустил из угла рта облако дыма и показал пальцем:

— Вон, смотри!

Нико не сразу отвел горящий злобой взгляд от охотника, чтобы посмотреть туда, куда он показывал.

Вровень с краем обрыва, за пригорком, над Берхевой кружили стервятники.

— Что там такое? — Нико уже раньше заметил мерзких птиц, но не обратил на них внимания.

— Подойдем поближе, сам увидишь. Я утром наткнулся… Ну-ка, пойдем, может, признаешь.

Охотник встал, вскинул сумку на спину. Беспомощно затряслась голова привязанного за все четыре лапы убитого зайца.

Медленно спускались они по пригорку.

Собака бежала впереди, временами оглядывалась на идущих за нею и виляла хвостом.

Лошадь, которую Нико вел под уздцы, осторожно переступала задними ногами. Словно пышнотелая женщина, плавно несла она свой широкий круп.

Стервятники взмывали вверх из долины, где текла Берхева, кружили в поднебесье, потом, сложив крылья, вновь исчезали внизу, в долине.

Нико и его спутник спустились к каменистому руслу, перешли вброд реку.

Пониже, там, где русло внезапно расширялось, из ольховой заросли под нависшей скалой, оглушительно хлопая крыльями и затеняя ими небо, поднялась целая стая грифов-стервятников.

Уже издали бросился Нико в нос смрадный запах падали. Из-под ольхи выскочил шакал, с трудом волоча ворох сплетенных, вымазанных в грязи кишок. Заслышав собачий лай, он поднял голову, увидел кинувшуюся к нему ищейку и, выпустив из пасти добычу, молниеносно исчез в кустарнике, — перед псом лишь мелькнул его рыжий зад.

На булыжники русла выбрался старый, угрюмый гриф, почистил о камни огромный крючковатый клюв и злобно сверкнул желтым глазом из-под морщинистого века на пришельцев, прервавших его ужин.

Собака, выбравшаяся тем временем из кустарника после неудачной погони за шакалом, увидев мрачную птицу, залаяла и кинулась к ней.

Старый гриф, однако, и не взглянул на пса — раскинул крылья, пробежал по руслу, с треском цепляя за камни стертыми когтями, и, оторвавшись, медленно взмыл в воздух.

— Ого! Что твой реактивный самолет! — удивился Како и вскинул ружье.

Председатель, казалось, не слышал ни выстрела, ни радостного лая собаки, бросившейся к упавшей камнем подстреленной птице. Он неподвижно стоял поодаль и хмуро смотрел туда, где под ольхой роились над падалью насекомые. Потом молча и так же хмуро повернулся, потрепал ласково по морде встревоженную лошадь, вставил ногу в стремя и тяжело перекинул через седло словно налившееся свинцом тело.

2

— Где ты до сих пор? Каждый вечер на собрании? Что-то в последнее время ты совсем от дома отбился!

Шавлего подошел, сел к деду на постель.

Такой был обычай у Годердзи: пока не повалит снег или не ударит мороз, старик не ложился спать в комнате.

Внук потрепал широкую бороду деда, как кудель, потом, расправив ее, засунул под одеяло.

— Надо ее беречь — смотри, застудишь! — и встал.

— Постой, куда ты? Иди сюда.

— Сейчас приду.