Кабальеро плаща и гитары. Тома 1 и 2

Они собираются в стаи, еще не зная, что делать.
Может просто полают, а может кого-то заденут.
И ушки у них на макушке, ты шепчешь — они услышат.
Улица — не игрушки! Здесь учащенно дышат.

А в этом месте по-другому не прожить!..[18]

* * *

Скажу «нас приняли» — совру.

Скажу «нас не приняли» — тоже совру.

Скажем так, мы «загрузили» зал. И он пока не понял, как на нас реагировать. С одной стороны энергичные довольно вещи, с другой — совершенно непонятные тексты и непривычная манера исполнения. Ретроансамбль, так нас и разэдак. Но отторжения мы не вызвали, как боялся, так что пациент скорее жив, чем мёртв.

После «Псов» зал оттаял, склонился к мысли, что нас всё же стоит послушать. И я зарядил «Звезду по имени Солнце», нашу тяжёлую артиллерию. Мы много репетировали с парнями, и чувствовали в некоторых песнях необъяснимую энергетику — эта была из таких. А потом…

А потом не помню. После каждой песни я перешучивался с залом. Бросал какие-то намёки на политику, но только намёки. Всё больше усложнял репертуар…

…Пока не дошли до «антракта» — небольшой паузы для музыкантов, дабы справить естественные нужды. Народ разгорячился, зрителям тоже требуется пауза для обнуления восприятия. После чего можно либо усложнять, либо упрощать репертуар. На сцену вышел конферансье, начавший свою программу с залом. Что-то развлекательное, какие-то типовые конкурсы. Не вникал в его работу. Ах да, у кого-то в зале был юбилей, начал он с поздравлений.

— Молодец, Ванюш! Справился! — похвалил Хан, когда стояли в туалете, справляя нужду. — Думал, «поплывёшь».

— Так заметно было? — Я грустно усмехнулся.

— Ну, «вело» тебя знатно, — признал Карен, застёгивая ширинку. — В Гаване так не было.

— Так то Гавана…

— Получится. Всё у нас получится, — легла на плечо ладонь Фудзи. — Пошли пожрём, что ли? Пока этот…

Угу, пока пауза, да.

«Пожрать» не вышло».

— Так, ну это, мы пойдём, там подождём, — похлопал меня по спине Карен, после чего потащил пока ещё не сообразившего ничего Хана в сторону стойки. Фудзи молча двинулся следом.

Я постоял секунд пять в нерешительности и присел за наш столик. Вымученно улыбнулся.

— Господин Мартынов Александр. Он же Мартын. Он же неформальный глава ультралевых Обратной стороны. Он же писатель, блогер-милионник и влиятельнейший персонаж Сектора. Ничего не забыл?

Меня насквозь пронзили хитрые изучающие глаза нагло сидящего за нашим столиком в ожидании собственно нас человека. Выдержав паузу, он приторно улыбнулся и подался чуть вперёд:

— Вы осведомленный молодой человек, Хуан.

— Это хорошо?

— А что плохого в том, чтобы быть осведомлённым?

Логично.

— Вы что-то хотите мне сказать? — упер я в него требовательный взгляд, дескать, время дорого. Он не повёлся.

— Хочу сказать, что это гениально, молодой человек. Открытым текстом спросить каждого из диаспоры, готов ли персонально он висеть на кресте за свои идеи, готов ли платить свою Цену за свободу, да так, что пятое управление ничегошеньки не поняло. Даю руку на отсечение, поймут не скоро, когда песня уже станет хитом и, будет поздно. При том, что по сути вы задаёте не вопрос, а ответ. Настолько открытого и в то же время завуалированного призыва к неповиновению я на своём веку ещё не встречал!

Помолчал.

— Вы выбрали интересное направление для морального воздействия на массы, юноша. Вам кто-то подсказал, или сами «выстрелили»?

— Так получилось. — Я нахмурился. — Сеньор, давайте к делу? Чем обязан визиту? Я сомневаюсь, что вы пришли сюда петь дифирамбы, как бы успешно я ни выступал.

— Ну, как вы себя недооцениваете! — он поцокал языком. — Если бы вы не «выстрелили», я бы вас проигнорировал. Так что, раз я здесь сижу, дифирамбы заслужены.

— И? — Я как только мог проявил нетерпение. Всеми невербальными способами. — Раз уж вы здесь, я вас слушаю.

Он картинно замялся и даже нахмурился.

— Понимаете, сеньор Шимановский, ещё не начав профессионально петь, вы произвели некоторый ажиотаж в обществе местной диаспоры. Да-да, ещё только репетируя свою первую «гаванскую» программу, приковали к себе нездоровое внимание. Я не мог пройти мимо этого. Не только я, но о других говорить сейчас не хочется, я не связан с другими силами.

— И? — пока ещё не понимал я. — И что?

— И то, что даже если бы вы оказались безголосым выпендрёжником, всё равно стали бы популярным в некоторых кругах. — Взгляд вокруг. — Благодаря своим связям. И не только родственным. Но вы к счастью оказались ещё и талантливым, а это в корне меняет дело.

— Талантливым… — потянул я.

— Конечно, репертуар у вас очень… Своеобразный. — Он скривился. — Не отнять. Не каждый поймёт о чём речь. Но свою трибуну вы получите. А трибуна — это политика.

— А политика — это то, в чём вы варитесь. Сеньор, давайте ближе к делу? Перерыв сейчас окончится, а мне бы ещё хотелось перекусить.