Кабальеро плаща и гитары. Тома 1 и 2

И ведь чистую правду сказал. На…какать мне было на Фрейю, и тем более на её девочек. Мы тут серьёзным делом занимаемся, творческим процессом, над вечными ценностями работаем — что мне какая-то инфанта? Набрал в грудь побольше воздуха и начал разнос:

— Слушай ты, звёздочка, твою налево! Если я говорю, что ты не поёшь, это значит, ты не поёшь! Ты говоришь! А знаешь, что такое «говорить»?

Пауза.

— Говорить слова под музыку можно научить любого, даже кретина и идиота! Как медведя можно научить играть на балалайке, так и последнего дауна — говорить текст в рифму и под музыку! Вот как ты говоришь! Песня, моя дорогая, это то, что идёт из души, изнутри тебя! Оно выходит вместе с частью тебя и несётся по залу, захватывая тех, кто там сидит! Захватывает, маму твою, и уносит вверх, под потолок, и ещё выше, плевав на гравитацию! Хелена, астероид тебе в ухо, давай, собирайся! — уже откровенно зарычал я. — Ты можешь! Если б не могла — хрен бы я тут с тобой возился! У меня что, дел больше нет? Английский выучила, подспорье есть, давай, врубай теперь свои способности! Ты ж не даун, по-глупому лажать!

Сеньориту трусило от злости, но что ответить мне — она не знала. Пару раз открыла рот, но так и не выбрала дальнейшую стратегию поведения.

— Всё! Заканчиваем базары! Включаю сначала, пробуем ещё раз! — прервал я прения — пар выпустили, и ладно — и проткнул пальцем вихрь активатора. Свет над сценой притух, из встроенных во всю стену динамиков полилась мягкая чарующая мелодия.

Мерелин-Хелена запела. Голос её дрожал, но в целом сеньорита песню вытягивала, как я от неё и требовал. Начало положено. Но на припеве она вновь сбилась. Продолжала петь, и пела талантливо, попадая во все ноты… Однако я не услышал главного — «драйва». Волнения, трепета, который ощущаешь, слыша по-настоящему цепляющую вещь.

— Стоп! — Я снова отключил музыку. — Хелена, мать твою, опять?

Мерелин вспыхнула и снова заорала:

— Да ты достал, придурок! Я нормально пою! Нор-маль-но! Понятно тебе? Так и скажи, что трахнуть меня хочешь, вот и цепляешься!

От такого я чуть не подавился. Вхолостую хапнул ртом воздуха и по-настоящему разозлился.

— Да нахрен ты мне сдалась! — Еле сдержался, такое взяло зло. — Так и скажи, что ты — тупая 3,14зда, которая ни хрена не понимает! Выучила пару нот и кочервяжется, набивая себе цену! Чтобы мальчики на мордаху твою смазливую смотрели! И ножки длинные!

Только мне нас…рать на твою мордаху! И на ножки нас…рать! Ты или споёшь эти песни, причём «споёшь» — это значит споёшь, с чувством, с сердцем, с душой и пониманием, или иди нахрен! Пока ты только попугайничаешь, а не поёшь! Говоришь слова! Хорошо говоришь, по нотам, но, блин, Мерелин, песня — это нечто совсем, совсем другое, чем попадание в ноты под музыку!

Новая вспышка ярости, которую сеньорита всё же подавила.

— Пако, я отказываюсь так работать! — эта бестия решила апеллировать к верховной власти. — Он надо мной издевается! Специально это делает, чтобы позлить! Как ты вообще можешь терпеть этого мужлана, да ещё деньги ему платишь?

Мой старый знакомый… Да что уж, теперь его можно назвать громким словом партнёр, сидел вместе со мной, на третьем ряду, но с краю, возле ступенек и дорожки к выходу. Сидел и… Тащился, получая от наших пикировок постоянное эстетическое удовольствие. Постоянное потому, что мы практически не замолкали, торгуясь за каждое мгновение каждой песни.

— Звёздочка моя, — высокий арбитр попытался сгладить конфликт. — При всех недостатках этого мальчика, при всех его тиранических замашках, у него есть одно неоспоримое достоинство. Он хорошо видит ситуацию. Может, говорит несколько грубо… И даже очень грубо… Но звёздочка, никто не говорил, что жизнь усыпана лепестками роз.

— Он оскорбляет меня! — её рука грозно указывала на мою персону, глаза полыхали, как сверхновые класса «А», а из горла вырывались нотки рычания. — Оскорбляет и издевается! А ты сидишь и ему всё это позволяешь! До каких пор мне это терпеть?

— Наверное до таких, когда ты, наконец, поймёшь, что от тебя хотят и сделаешь как надо?

— Пако!.. — Мерелин хапнула ртом воздуха. Такого удара «с тыла» не ожидала. — И ты туда же? Вместо того, чтобы меня защитить от какого-то проходимца, ты… Ты…

Что «ты» внятно сформулировать она не смогла.

— Всё, мне это надоело. — Она подобрала подол длинного концертного платья в котором сегодня была (со мной они встретились после какой-то репетиции) и направилась к спуску со сцены. — Я ухожу!

— Самая умная, да? — издевался Пако.

— Да. — Мерелин принялась осторожно примеряться к довольно крутым ступенькам сцены этого малого зала. На длинных шпильках в таком платье без ангельской подготовки на раз можно подвернуть ногу.

— Если уйдёшь, можешь собирать манатки и катиться к маме во Флору! — вспылил, наконец, и Пако, которого всё достало. Конечно, я трачу на эту особу шесть-восемь часов в неделю, а он — всё остальное время. А такая… Звёздочка любого достанет, даже прожжённого деятеля творческого фронта, собаку съевшего на бытовой психологии.